Не отвлекаясь и не поворачиваясь, Цицерон протянул руку. Вынырнувший у него из-за спины секретарь Тирон вложил ему в ладонь письмо. Цицерон развернул документ и зажал в обеих руках.

«Ты узнаешь, кто я, от того человека, кто принесет это письмо. Помни, что ты мужчина; трезво оценивай ситуацию; предпринимай необходимые шаги. Используй помощь всех, даже самых низких по положению».

Цицерон отбросил руку, словно письмо слишком дурно пахло, и Тирон избавил оратора от него.

Письма, печати, почерк, признания — граждане, вот наиболее явные доказательства, обличающие этих людей. Но еще более обличает их беспокойный взгляд, бледность лиц, их ошеломленное молчание. Их чувство вины — наиболее веское доказательство.

Располагая этими свидетельствами, мы собрались и постановили заключить под стражу этих девятерых, несмотря на то, что заговорщиков значительно больше. Но мы надеемся, что они внимут голосу совести и образумятся, видя, как наказаны их главари.

Таким образом, безрассудные планы Катилины потерпели полное поражение. Если бы я вовремя не изгнал его из города, то неизвестно еще, чья сторона взяла бы верх. Ведь поскольку ленивый Лентул и горячий Кетег не представляли особой угрозы, то мне было легко следить за их планами. Катилина же не таков. Он умеет втираться в доверие, ему известны мельчайшие подробности всех затеваемых предприятии, он известен своей хитростью, своей силой, физической выносливостью. Это и сделало его одним из самых грозных врагов Рима — пока он был среди нас. Он бы не поступил так глупо — посылать письма со своими печатями! Если бы он оставался среди нас, то нам бы предстояла долгая борьба, борьба до самой смерти.

Цицерон остановился. Он сжал руки и склонил голову, потом с глубоким вздохом возвел глаза к статуе Юпитера и подошел к ней поближе.

— Дорогие мои сограждане, я уверен, что в этих делах меня вела воля бессмертных богов. Это бесспорно, ведь человеческих сил недостаточно, чтобы привести такое предприятие к счастливому завершению. И в самом деле, в эти темные дни боги нас вели, чем и доказали свое присутствие, как если бы мы видели их собственными глазами. Вам уже известны предзнаменования, так что мне не нужно особо напоминать о них. Об огнях, видимых на ночном небосклоне, о сотрясениях земли, о молниях. Такими вот знаками боги сопровождали нашу борьбу. Всех их я не перечислю, но есть среди них особый, и я не могу забыть о нем.

Перенеситесь медленно на два года назад, в консульство Котты и Тарквиния. Тогда Капитолий поразила молния, свалив с пьедестала статуи богов наших предков и расплавив медные таблички с записями наших законов. Не обошла она стороной даже основателя нашего города — Ромула, — золотую статую, изображавшую его подле волчицы. Предсказатели, собравшиеся со всей Этрурии, предвещали резню, пожары, нарушение законов, гражданскую войну и гибель нашего государства — пока боги не захотят поступить иначе. В соответствии с этими ужасными пророчествами мы провели церемониальные игры и сделали все, что только возможно, чтобы ублажить небожителей.

Предсказатели посоветовали сделать новую статую Юпитера и расположить ее на возвышении таким образом, чтобы она смотрела на Форум и Сенат. С помощью бессмертного бога и его лучей всякое злоумышленно не останется незамеченным нашими государственными мужами. И так долго длилось сооружение этой массивной статуи, что ее закончили только теперь — и сегодня ее водрузили на возвышение перед храмом Согласия!

Не найдется человека, настолько слепого, чтобы утверждать, что боги позабыли о нашем городе. Два года тому назад нас предупреждали о надвигающейся катастрофе. Не все верили в предзнаменования, но мудрость победила, и богов умиротворили. Теперь же настало время кризиса и — кто посмеет назвать это простым совпадением? — готова статуя Юпитера! И настолько все совпадало, что предателей вели в храм в то время, когда строители заканчивали ее установку! И теперь, когда на нас смотрит сам Юпитер, ужасный замысел против Рима раскрылся, не ускользнул от всепроникающего света!

Да будет ненависть ваша и наказание суровее к тем, кто хотел разрушить не только ваши дома, но и святыни. Я вроде бы должен гордиться, что мне выпала честь пресечь их преступные замыслы, но это не так; их остановил сам Юпитер. Юпитер хотел сохранить в целости и Капитолий, и город, и храмы, и ваши дома, граждане. Я был всего лишь орудием его божественной воли.

Сенат принял постановление отблагодарить богов. В этом постановлении упоминается и мое имя — впервые такая честь оказана простому жителю. Там есть такие слова: «Потому что он уберег город от пожара, граждан от резни и Италию от войны». Да, граждане, произнесите хором слова благодарности, но не мне, а нашему отцу, победившему врагов Рима, всемогущему Юпитеру!

Оратор простер руки к сверкающей статуе и отступил. Толпа так охотно разразилась криками, как будто в ней было много нанятых Цицероном людей. Но крики были искренними, да почему бы и нет? Ведь они приветствовали не Цицерона, простое орудие богов, а самого Юпитера, взирающего на них из-под опущенных бровей. Но Цицерон, стоя в тени, улыбался так, будто приветствовали исключительно его.

— Значит, Катилине конец, — сказал Экон вечером, когда мы закончили ужинать.

Посуду и еду унесли, оставив только кувшин с разбавленным вином. Диана давно спала в своей кровати, а Вифания с Мененией удалились в другую комнату.

— До нынешнего дня, — продолжил Экон, — никто в Риме не был уверен, чем кончится дело. Вполне серьезно ожидали бунта — удачного или нет. Ты и сам мог почувствовать это на улицах — гнев, негодование, беспокойство, стремление к любым переменам. Как будто люди надеялись, что небо откроется и оттуда на них посмотрят совершенно новые боги.

— Ты об этом хотел сказать мне, когда писал, что хочешь поговорить с глазу на глаз?

— Да, и не мог этого передать в письме. Посмотри, что сделали с Лентулом и Кетегом за то, что они были так неосторожны в выражении своих мыслей! Не то чтобы я им сочувствую, но в такие дни нужно быть осторожным — следить за тем, что говоришь, пишешь…

— Глаза и уши консула повсюду…

— Совершенно верно.

— И даже глаза его глядят друг за другом.

— Да.

— Тогда жалко, что косоглазые шпионы Цицерона не споткнулись друг о друга! — вмешался Метон, да так яростно, что мы с Эконом удивились. До этого он тихо сидел на своем месте, пил разбавленное вино и слушал нас.

Экон смущенно посмотрел на своего брата.

— Что ты хочешь сказать, Метон?

— Не знаю, но только что речь Цицерона оказала на меня тошнотворное воздействие, — отвечал он тоном честного и оскорбленного молодого человека. — Как ты думаешь, было ли там хоть слово правды?

— Конечно же, было, — ответил Экон. Я полулежал, наблюдая за их спором. — Ты ведь не думаешь, что письма составил сам Цицерон?

— Нет, но кто придумал весь план?