Закери оглядывается. Дверей в палатке нет, одни только матерчатые створки, через которые он вошел, стянутые веревками.

Он снимает факел со столба и по тропинке, которая огибает палатку, идет вглубь пещеры.

Тропинка вскоре кончается, упершись в хрустальную стену.

В стене, преграждающей путь, находятся двери.

Одна помечена пчелой. Другая – ключом. И на остальных – меч, корона, сердце и перо, хотя и не в том порядке, к которому он успел привыкнуть. Корона – в самом конце. Пчела находится в центре, рядом с сердцем.

Сын предсказательницы судьбы стоит перед шестью дверьми, не зная, какую из них выбрать.

Вздохнув, Закери возвращается в палатку. Вставляет в гнездо факел, берет со стола уже откупоренную, спасибо, бутылку, наливает себе вина. Ему дали время передохнуть, прежде чем он продолжит, и, безусловно, он воспользуется этим, несмотря на опасное сходство с подобными же виртуальными передышками, которые столько раз предоставлялись ему, когда он сидел перед экраном компьютера. Ему ли не знать, что колбочки с живительным зельем, поставленные перед дверью, – верный признак надвигающейся опасности?

Он взирает на снаряжение, разложенное по второму столу, и, прежде чем решить, что взять в дорогу, пересматривает то, что у него уже есть.

Один меч в ножнах.

Один маленький сыч, который в данный момент терзает когтями шелковую подушку.

На шее у него цепочка с компасом, стрелка которого без устали ходит по кругу. Два ключа: один от комнаты в Гавани и тоненький ключ, выпавший из “Судеб и сказок”, о котором он почему-то так никогда и не спросил Дориана, и еще маленький серебряный меч. Далее Закери переходит к изучению содержимого своей сумки – ему хочется просто подумать о ком-то, о чем-то, о чем угодно еще.

В сумке – утешительно родные “Сладостные печали”. Зажигалка. Авторучка, про которую он вообще не помнит, как ее туда положил, и сильно помявшийся лимонно-маковый маффин без глютена, завернутый в полотняную салфетку.

Закери выкладывает маффин на стол вместе с остальной снедью. Разрывает руками цыпленка, который почему-то все еще не остыл. Ну отчего Мирабель не дождалась его, если была здесь так недавно? Или, быть может, он попал в ту самую “складку времени”, где еда вечно остается горячей? Он накладывает куски цыпленка на серебряную тарелку, пододвигает подушку и усаживается поближе к костру. Сыч, попрыгав вокруг, устраивается неподалеку.

Закери обгладывает крылышко, праздно раздумывает о том, вежливо ли есть одну птицу в присутствии другой, вспоминает Кэт, которая рассказала ему однажды про то, как чайка убила голубя, и делает вывод, что сыч, скорей всего, не обидится.

Он пьет вино, взвешивая свои возможности, свое будущее, свое прошлое, свою историю. Как же далеко он зашел! И неизвестно, сколько еще осталось пройти.

Вспоминает про бумажную звезду, достает ее из кармана, вертит в пальцах.

Он так и не прочел, что там.

Еще нет.

Сыч ухает, не спуская с него глаз.

Сын предсказательницы судьбы бросает бумажную звезду с начертанным на ней его будущим – в костер.

Пламя пожирает звезду, обугливая и скручивая бумагу, пока та не перестает быть звездой, и те слова, что были на ней написаны, навсегда пропадают.

Поднявшись, Закери возвращается к снаряжению, предложенному ему на выбор. Он берет со стола свернутый пергамент. Так и есть, это карта, грубый набросок: круг деревьев, а внутри него два квадратика, которые могут обозначать здания. Стрелкой намечена тропка, ведущая от одного из зданий к крестику в лесу. Закери решает, что вряд ли это будет ему полезно.

Он возвращает пергамент на место и, выбрав перочинный нож, зажигалку, пусть будет запасная, веревку и перчатки, укладывает все это в свою сумку. Разглядывает оставшееся и, чуть подумав, добавляет еще и моток бечевки.

– Ты готов? – спрашивает он сыча.

Тот в ответ пролетает мимо костра и пропадает во тьме.

Закери берет факел и следует за ним к той стене, с дверьми.

Двери массивные и вырезаны из камня потемней, чем хрусталь. Символы на них начертаны золотой краской.

Дверей, право же, многовато.

Закери они уже порядком поднадоели.

Подняв повыше факел, он обследует то, что прячется в темноте, в отдалении от палатки и от дверей, там, где неведомой архитектуры потрескавшийся хрусталь. Приносит свет в места, давно никем не освещаемые, и они встречают его, как полузабытый сон.

И наконец находит то, что ищет.

Тонюсенькую линию, прочерченную по хрусталю. И – на расстоянии в метр от нее – другую.

На стене пещеры кем-то обозначена дверь.

Закери подносит факел поближе. Хрусталь жадно впитывает в себя свет, которого достаточно, чтобы разглядеть пунктиром намеченную дверную ручку.

Сын предсказательницы судьбы стоит перед другой дверью, начертанной на другой стене.

У человека, который так далеко забрался в историю, есть свой путь. Когда-то, в давно минувшие времена, их было много, разных путей, но теперь они потеряны, потеряны много миль, много страниц назад. Теперь для Закери Эзры Роулинса есть только один путь.

Тот, что ведет к концу.

Гудзонская долина, штат Нью-Йорк, два года спустя

Автомобиль, перекрашенный многократно и далеко не профессионально, выглядит старей, чем он есть. В настоящее время он небесно-голубого колера, и на бампере у него ряд наклеек (радужный флаг, знак равенства, рыба с ногами, означающая, что владелец машины верит в эволюцию по Дарвину, и лозунг “Не пасуй!”). По извилистой подъездной дорожке он движется осторожно, словно бы раздумывая, по тому ли адресу прибыл, поскольку навигатор его сбивал с толку водителя, не мог найти спутники и терял сигнал, чем, разумеется, давал повод к изобильной и изобретательной в свой адрес брани.

Подъехав к ферме, автомобиль останавливается. Домик белый, тогда как амбар позади него окрашен в насыщенный оттенок синего, а не в красный, который больше отвечает традиции.

Наконец водительская дверь открывается, и из машины выходит молодая женщина. На ней ярко-оранжевое пальто, слишком тяжелое для почти летней погоды. Волосы ее острижены коротко, под мальчика, и выбелены до той степени обесцвеченности, которая не позволяет отнести их обладательницу даже к блондинкам. Она снимает свои круглые солнцезащитные очки и оглядывается, все еще сомневаясь, что добралась куда нужно.

Голубое, в тон автомобилю, небо усеяно пухлыми облачками. Вдоль подъездной дорожки высажены желтые и розовые цветы, ими же отмечен путь от машины к крыльцу, которое увешено колокольцами и стеклянными призмами, разбрасывающими по белым стенам радужные разводы.