– Послушайте, полковник Сазерленд, – начал я, теребя уздечку своего коня, – вы парламентер и потому вернетесь в расположение армии Корнуоллиса невредимым. Во всяком случае, с моей стороны. Но вот что я вам скажу: за год, проведенный мною вне Англии, я повидал немало дикарей: и в российских степях, и на островах Атлантического океана, но все же самым мерзким, самым отвратительным дикарем являетесь вы – надутый чванливый боров.

– Что?! – взревел Сазерленд, хватаясь за палаш.

– При первом же случае буду к вашим услугам. А теперь избавьте меня от своего присутствия, сэр. – Я развернул скакуна и погнал его галопом в сторону костров пугачевского лагеря.

– ...Пиши, Мамай, – доносилось из церквушки, когда я, поднявшись на невысокое крылечко, входил внутрь. Казацкая старшина, включившая в себя теперь и Орлова, и ссыльное масонствующее офицерство, шумела, бурно выражая согласие с речью «императора». – Сего числа, сего года от Рождества Христова я, всея Заморская Руси государь и правитель, отныне и впредь повелеваю: всякий живущий в этой земле буде пожелает быть вольным – волен. Всякий, кто тому чинить препоны осмелится – против государя злодей и преступник, и покаран должен быть безо всякой пощады. Всякому вольному человеку дарую казацкие привилегии и священное отныне и впредь право стоять за волю свою оружно против супостата любого, кто на нее посягать осмелится...

– А вот теперь, – услышал я в голове слова Лиса, – можно уже поговорить о правах человека.

Наш путь лежал на северо-запад через Северную Каролину, Вирджинию и Пенсильванию в сторону Великих озер, навстречу армии Салавата Юлаева. Время от времени у нас происходили стычки то с англичанами, то с континенталами, однако преимущественно с мелкими разрозненными отрядами местного ополчения, будь то войска Конгресса или же лоялисты.

Правда, случалось и так, что вышедший нам навстречу отряд внезапно выкидывал белый флаг и какой-нибудь капитан или майор, спросив предварительно, здесь ли его сиятельство граф Калиостро, неожиданно предлагал свои услуги в качестве проводника, а то и вовсе прося дозволения вступить под знамена с трехглавым орлом. Пугачев вначале непонимающе косился на лекаря, но в конце концов любопытство взяло верх, и, разглядывая очередное пополнение, «император» в лоб поинтересовался у своего лейб-медика, чем вызвана такая популярность.

– Они масоны, – пояснил великий магистр, – а среди масонов мое имя пользуется большим уважением.

– А-а, – понимающе кивнул Емельян Иванович. – А кто такие эти масоны?

– Вольные каменщики, – пояснил Калиостро, не вдаваясь в подробности.

– Славное дело, – одобрил «император». В его голове, очевидно, сложился образ зодчего, своею волей странствующего по свету и воздвигающего по договору дома, крепости и храмы. – Как здесь осядем, нам еще много строиться придется. А среди наших-то эти самые каменщики есть?

– Да почитай все, кого Екатерина с вами отослала, – усмехнулся граф.

– Да неужто? – изумился «государь». – А вот поди ж ты! Это хорошо, коли у барина дело в руках есть. С делом, брат, нигде не пропадешь. А каменщики – вещь хорошая. Война кончится, новую жизнь строить будем.

Более, кажется, этот вопрос властителя Руси Заморской не тревожил, лишь иногда, пожимая руку очередному франкмасону, он бормотал недоуменно:

– Надо же, как люди живут! Каменщик, а ручки мяконькие. И как это они умудряются?

Мы двигались все дальше, все ближе были Аппалачи, через которые нам необходимо было перевалить. Этот маневр вызывал у меня немалые опасения. Наш маршрут пролегал через штаты, в эти времена населенные почти третью всех проживающих в колониях переселенцев. Вопреки предсказаниям полковника Сазерленда, армия не таяла, а разбухала, как на дрожжах, пополняемая белой беднотой, неграми с плантаций и индейцами, впервые после начала колонизации вновь ощутившими себя хозяевами этой земли. Армия росла и теряла свою организованность, становясь все более и более аморфной.

Что и говорить, из этого пополнения индейцы были, несомненно, лучше всех, их боевому духу, умению сражаться и применяться к местности могла позавидовать любая регулярная воинская часть. Белые приходили с семьями, принося порой дедовские мушкеты, негры чаще всего ограничивались длинными кривыми ножами для резки табака, но и те, и другие были одинаково необучены, неорганизованны и, что самое противное, вовсе не горели желанием воевать плечом к плечу.

Наша армия теряла ход, обрастая неподъемными обозами, словно днище корабля водорослями. Вчерашние поручики командовали батальонами, а то и полками, а верховное командование ломало себе голову, где раздобыть фураж для коней, продовольствие и боеприпасы, которые таяли так же быстро, как увеличивался численный состав войск. К тому же на всем-пути следования у нас постоянно возникали трения с богатыми плантаторами, до того благополучно снабжавшими и англичан, и Освободительную армию, а теперь пребывавшим явно не в восторге от необходимости кормить еще и невесть откуда взявшегося императора Руси Заморской. Впрочем, здесь были и исключения.

У самых предгорий в ставку прискакал адъютант бригадира Ржевского, посланного на разведку с передовым отрядом, с сообщением, что на плантации Эвандерсфилд нас ожидают с распростертыми объятиями и готовы предоставлять пищу, кров и все необходимое столь долго, сколь мы сочтем нужным. Однако, когда, проделав немалый путь, мы прибыли на означенную плантацию, объятия, похоже, уже захлопнулись.

– Где хозяин? – спросил я пожилого негра-слугу, встретившего нас у входа в богатый плантаторский дом, более походивший на мавританский дворец.

– Полковник Джеймс Эвандерс погиб, сражаясь против англичан, более года назад. Его вдова, миссис Мерилин Эвандерс, изволят почивать.

– Да? – Я недоуменно посмотрел на солнце, только начавшее клониться к западу. – А где офицер, прибывший сюда с отрядом? – Я указал на казаков и индейцев-чероки, отдыхавших на широкой дворцовой веранде.

Негр-дворецкий, кажется, несколько смешался, но моментально нашел слова для ответа:

– Господин бригадный генерал тоже изволят почивать. И просили, если возможно, до утра не беспокоить.

Наш наблюдательный пункт находился на скале в отрогах Аппалачей, давая возможность любоваться прекрасным видом равнин, раскиданных то там, то здесь табачных плантаций и рощ, отделяющих одно владение от другого. В тени деревьев ютились лачуги рабов, возделывавших эти опаленные солнцем почвы. Тонкими синими жилками через поля тянулись оросительные каналы, полные мутной воды, в которой, подобно гнилым бревнам, таились покрытые зеленой ряской аллигаторы. Однако сегодня вид равнины не радовал. Вдали, близ горизонта, поднимая .клубы пыли, в нашем направлении двигалась плотная красная масса полков армии генерала Корнуоллиса.

– Хорошо идут, – следя в подзорную трубу за передвижением противника, произнес Пугачев. – Сколько их там будет? – Он повернулся ко мне, ожидая ответа.

– Согласно данным разведки, – доложил я, – противник насчитывает шесть тысяч кавалерии, преимущественно драгун, восемь тысяч пехоты, в том числе хемпширский гренадерский полк, считающийся одним из лучших пехотных полков британской армии, около сорока орудий различных калибров, плюс ко всему этому тысяч до шести лоялистов. Но здесь что-то определенное сказать трудно, они уходят, приходят...