Чичи заглянула в глаза мужу и увидела в них нечто новое, а ведь она думала, что знает его как облупленного. Тони Арма был ей благодарен. Вот что ее так тронуло, вот отчего ее сердце забилось сильнее. Некогда они что-то значили друг для друга, и он это вспомнил.

– Поприветствуйте нашего сына Леоне! – крикнул Тони в сторону оркестра.

Телекамеры повернулись, чтобы показать Леоне, и тот задудел в свою трубу, как будто намеревался одним ее звуком распахнуть небесные врата.

– Мой сынишка, – гордо сказал Тони.

– Талант у него от меня, – заявила Чичи.

– Это кто сказал?

– Это я сказала.

– Зато красота у него от меня.

– Это кто сказал?

– Это сказал мой шнобель! – вставил из оркестра Леоне, повернулся в профиль и протрубил.

Джонни одобрительно засмеялся. Сидевшие в студии зрители, большей частью ровесники Тони и Чичи, тоже оценили их шуточный диалог. Ведь с этой песней к ним возвращалась довоенная юность. Они расслабились под звуки музыки, и ее настроение возродило давно прошедшие дни, когда низкое палящее солнце над побережьем Джерси сияло так ярко, что в тени не оставалось ничего, даже их воспоминаний.

Чичи и Тони ненадолго вернули все обратно – тот отрезок жизни, который прошел между Второй мировой и настоящим временем, и многих слушателей эта песня перенесла прямиком в то ушедшее былое, когда они впервые влюбились, когда оплакали мать и когда питали большие надежды. В те дни они верили, что еще успеют воплотить свои мечты. Когда группа медных духовых встала и затрубила мелодию из эпохи биг-бэндов, Тони кожей почувствовал всплеск энергии во всей студии. Интересно, в те годы музыка и правда звучала лучше – или все тогда казалось им лучше просто потому, что они были молоды?

Тони терпеть не мог слово «ностальгия». Оно означало, что его время прошло, что он певец из прошлого, который когда-то добился успеха, но больше не способен его повторить. То триумфальное возвращение на сцену, о котором он так мечтал, которое планировал и в котором нуждался, уже никогда не произойдет. Он подступался к нему со всех сторон, задействовал все свои связи, выкладывался на все сто в каждом концертном зале и соглашался на любые предложения, но так и оставался певцом средней категории. Да, новые пластинки хорошо раскупались, но продажи никогда не поднимались выше пятидесяти тысяч штук, и ни экземпляром больше, на американском и зарубежном рынках вместе взятых. Да, он способен выступать хоть круглый год и может открыть своим номером любой концерт в Вегасе. Все это весьма недурно, даже вполне доходно, если не опаздывать и не пропускать выступлений, следить за внешностью, не терять голос, не напиваться, умело обхаживать публику и возрождать ее былые чувства. Недурно – но недостаточно. А Тони Арме хотелось большего.

Пока Тони пел свою партию, Чичи подбрасывала в руке скалку на манер полицейской дубинки, а стоило ему выйти на авансцену впереди нее, она замахнулась на него сзади. Зрители взревели от восторга. Чичи быстро отдернула скалку, когда Тони повернулся к ней лицом, и стала крутить ею в воздухе с невинным видом, как будто готовила ему свежие макароны для воскресного обеда или тесто для пирога со сладкой мичиганской черешней. Все это было понарошку, комедийный номер, но все равно смешно, а живая реакция зала поддержала дуэт.

Чичи удивилась, когда во время проигрыша Тони обнял ее. Он уже много лет этого не делал – уж точно перестал с тех пор, как у них начались семейные трудности. Тони кружил Чичи по отполированному линолеуму, и их тела двигались в одном ритме. Ноги Чичи едва касались пола. Она казалась себе невесомой. Так они и плыли вдвоем, поднимаясь выше музыкальных нот, будто облачко дыма.

Чичи прикрыла глаза и позволила себе насладиться великолепными звуками медной трубы. Трубач мощно вывел свое соло, затем плавно влился обратно в оркестр, триумфально взорвавшийся всплеском веселья. Ах, как она любила музыку свинга – всегда любила.

Когда они расцепили объятия, чтобы спеть последний куплет, Чичи отошла направо. Их голоса гармонично переплелись:

Чичи собиралась было поклониться, но тут Тони шагнул на авансцену. Этого они не репетировали. Чичи замерла с занесенной в воздух рукой.

Оркестр шоу «Сегодня вечером» сыграл музыкальную фразу из песни.

Чичи не знала, куда ей деваться. Песня вроде бы закончилась. Ни о какой интерлюдии речи не было. Она посмотрела на стоявших в кулисах продюсеров – те, похоже, наслаждались номером.

Она не могла решить, оставаться ей или уходить. Тони стоял к ней спиной, так что в итоге она не сдвинулась с места и заставила себя улыбнуться. Тони покачивался в такт музыке. Учитывая, сколько им было обоим лет, ее мысли приняли определенный оборот и замельтешили в голове, как бегущая строка: А вдруг у него инсульт? Или он забыл окончание? Чего он ждет? Нас передают в прямом эфире по всей стране, от одного океана к другому. И зачем я только сюда пришла!

Уже в отчаянии, Чичи посмотрела на Джонни Карсона. Тот спокойно выдувал колечки дыма из своей сигареты, как будто все шло по плану. Эд Макмахон изучал какие-то бумаги. Фред де Кордова улыбался из кулис. Чичи задалась вопросом, не у нее ли проблемы со здоровьем, в таком случае? Может быть, это она что-то забыла?

Камера Б подъехала ближе к Тони, а музыка заиграла под сурдинку на фоне его речи:

– Леди и джентльмены, не знаю, помните ли вы, как я познакомился с матерью моих детей. Случилось это над миской макарон в Си-Айле, Нью-Джерси, когда мы были еще совсем молоды.

Барабанщик ударил по малому барабану, затем по тарелкам.

– Мы по-прежнему молоды душой, – продолжил Тони.

Чичи недоуменно покачала головой. Значит, Тони решил попаясничать. Ладно. С этим она справится без труда.

– И с тех пор съели не одну тарелку макарон под соусом…

– Я гляжу, ты пообщался со своим брючным ремнем? – сымпровизировала Чичи.

Зал взорвался смехом.

Тони сердито взглянул на нее.

– Но вот чего вы не знаете, – обратился Тони к передним рядам зрителей. – С записью «Скалки моей мамаши» нам помог широко известный в узких кругах ансамбль из Си-Айл-Сити, трио самых хорошеньких девушек, которых Господь Бог создал по эту сторону Вечного города, – и я не о Ньюарке говорю. Леди и джентльмены, поприветствуйте вместе со мной Барбару и Люсиль, которые вместе с Чичи были и навсегда останутся Сестрами Донателли!

Подготовка к этой новости была сделана настолько искусно, что зал взорвался дикими аплодисментами. Заинтригованный Джонни выпрямился, а разноцветный занавес снова раздвинулся, пропуская Барбару и Люсиль. Взявшись за руки, они направились к сестре.