который был к ней очень добр, скончался через год после свадьбы, а свекровь, по беспощадной характеристике Тенишевой, – «недобрая, тупая, холодная эгоистка и ханжа, привязаться к ней было невозможно». Братья и сёстры Рафаила тоже подвели – пошлые интересы, мелочные цели, серые разговоры. Скачки, карты, балы, парады – лишь это занимало Николаевых, тогда как юную Марию «манила жизнь». Хотелось «разгадать её, заглянуть вперёд, завоевать что-то». «Я задыхалась меж ними», – признавалась Тенишева, описывая свою жизнь в первом браке.

Муж её вскоре разочаровал: он был неглуп, хорошо образован, но так же ленив, сер и бесхарактерен, как все Николаевы. Служить не хотел, общественной жизнью не интересовался, даже знакомств не имел. Часто оставлял Марию в одиночестве ради ночей за карточным столом: оказался отъявленный игрок.

Брак не принёс ей никакой свободы – она лишь сменила одну тюрьму на другую. Ей предстояли тяжёлая беременность, долгие опасные роды и горячка, от которой она едва не умерла. Девочку, появившуюся на свет, назвали как маму – Марией. И тоже стали звать по-домашнему Маней.

Лето обе Мани – большая и маленькая – вынужденно проводили на даче фон Дезенов, в Любани. Даже рождение внучки не растопило сердца матери, и, чтобы не сойти с ума от одиночества и тоски, Мария начала петь в полный голос, пусть и «без методы». Случайно её услышал некий меломан из гостей по фамилии Мандрыкин – и был так поражён, что тут же принялся уговаривать Марию учиться, сулил ей блестящую будущность. «Что-то дрогнуло во мне, – вспоминала Тенишева. – Я стала думать над его словами. День ото дня брожение усиливалось во мне. Страстно захотелось создаться, вырваться из этой душной скорлупы, стряхнуть свои оковы». Она уговорила Мандрыкина познакомить её с легендарным солистом Мариинского театра Ипполитом Прянишниковым, и меломан, не подозревая о том, какой вулкан он этим пробудит, согласился.

Знаменитый баритон Прянишников был тогда в большой славе не только как певец, но и как педагог, однако уроков он временно не давал. Тем не менее от голоса дебютантки Ипполит Петрович пришёл в совершеннейший восторг и посоветовал ей срочно ехать в Париж, обучаться в студии Матильды Маркези. Имя Маркези гремело по всей Европе: эта немецко-австрийская певица обладала довольно посредственным меццо-сопрано, но сделала блестящую карьеру преподавателя сначала в Венской консерватории, затем в Париже, а после – в Кёльне. Маркези была ещё и автором учебника «Школа пения», абсолютного бестселлера, который переиздаётся по сей день. В общем, попасть к ней в студию мечтали многие начинающие вокалистки.

Мария, воодушевленная похвалами Прянишникова, готова была ехать в Париж незамедлительно, но семья её в этом стремлении не поддержала. И мать, и муж сочли желание учиться пению пустым капризом, однако молодая женщина сумела настоять на своём. Это был первый из многих поступков Тенишевой, совершённый вопреки всем преградам (потом она скажет: «Если я что-то забрала в голову, то выполню…»). Мария Клавдиевна нашла цель в жизни, и преграждать ей путь к достижению сей цели было, мягко говоря, неразумно.

Денег на поездку не было, но разве её могли остановить такие мелочи? Мария продала принадлежавшую ей часть мебели, вытребовала у мужа «паспорт и ребёнка», в пух и прах разругалась с матерью – и отправилась покорять французскую столицу.

И Париж, и Маркези хорошо встретили русскую девушку: преподавательнице понравился голос Марии, и она приняла её в студию. Мария училась не только вокалу, но также итальянскому языку (без него в опере никуда), мимике и декламации. Дружила с другими ученицами, среди которых были американки, шведки, немки и даже одна австралийка. Маркези на каждую свою подопечную смотрела как на будущую профессиональную певицу, любительское исполнение она всерьёз не принимала. А к Марии Клавдиевне относилась с особенным вниманием, прочила большое будущее.

Школа делилась на три класса: в первом ставили голос, во втором изучали классический репертуар, в третьем – оперу. Обучение должно было составить как минимум три года, Марию долгий срок не пугал, она с наслаждением занималась, а свободное время весело проводила с подругами. Дочь Маня и горничная Лиза жили вместе с нею в пансионе, где обитали все маркезистки. В комнатках Николаевых, по-парижски крошечных, всегда было шумно, беззаботно и весело.

Русские люди, оказавшись за границей, всегда тянутся друг к другу. Марии Клавдиевне в Париже довелось познакомиться с Тургеневым, «обаятельным стариком, сразу внушившим мне глубокое благоговение». Чувство симпатии оказалось взаимным: «Эх, жаль, что я болен и раньше вас не знал. Какую бы интересную повесть я написал…» – сокрушался Тургенев, когда Мария поведала ему свою историю. Увы, дружба с великим писателем продлилась недолго – он умер через полтора года после знакомства с Тенишевой, Мария очень сожалела о его кончине. Вспоминала, как навещала Тургенева незадолго до смерти и нашла его совершенно заброшенным: «Кругом него было холодно. Тяжело и обидно было за этого великого человека, умирающего на чужбине среди равнодушных и чужих».

Париж подарил Тенишевой и ещё одну незабываемую встречу – с великим композитором и музыкантом Антоном Рубинштейном. Тенишева даже спасла его от не в меру прытких поклонниц-шведок: когда музыкант исполнял в студии Маркези скерцо Шопена (а играл он, по мнению Тенишевой, как бог), эти идиотки пришли в неистовство и попытались вырвать у него на память по пряди волос. Перепуганный Рубинштейн, вскочив из-за рояля, бежал от шведок, и Мария, обогнав его, открыла дверь в комнату Маркези – а когда он вошёл, закрыла на ключ, чтобы отрезать преследовательниц.

Придя в себя, Рубинштейн пригласил Марию на свой концерт в зал Эрара: билеты уже были раскуплены, но композитор сам встретил Марию с подругой в фойе и велел поставить им стулья чуть ли не у самого рояля. Иных мест в зале попросту не было. Рубинштейн вновь играл как бог, на волосы его более никто не покушался, а вскоре после этого мадам Маркези с волнением объявила ученицам, что они удостоены чести выступить с маэстро в Зимнем цирке: будут петь хор из «Садко». Начались репетиции, волнения, подготовка. Рубинштейн на последнем прогоне обнаружил, что делась куда-то его дирижёрская палочка, схватил смычок – и сломал его, стуча по пюпитру. Хорошо хоть хор не подвёл маэстро, в итоге концерт прозвучал на ура.

Как же отличалась эта дивная парижская жизнь от серых семейных будней! Мария пела в концертах, поедала апельсины в ложах оперного театра и на спор отыскивала в Париже настоящую русскую баню. Она благополучно перешла в старший, оперный, класс – и как раз в это время ей представили живописца Маковского, первого