Тридцатого мая на последнем собрании кружка он признался ребятам, что начал раскоп у подножия Никольской башни. Веранда взорвалась дикими воплями, шахматисты выразили единодушное желание участвовать в раскопках. Лишь Димка застыл в изумлении и молча сверлил его глазами, Мальцов улыбнулся ему, шепнул:

– С тобой поговорю отдельно, задержись на полчаса, это важно.

Выдал домашнее задание на все летние каникулы, понятно, что в июне ребятам было не до него: старшеклассники готовились к экзаменам. Договорились начинать раскопки в июле.

– Я пока подготовлю траншеи к работе, надо же чем-то занять себя, пока вы сдаете экзамены.

Когда остались с Димкой вдвоем, честно обрисовал сложившуюся ситуацию.

– Бортников обещает ставку лаборанта, она твоя по праву. Ты со мной? – задал он самый главный вопрос.

– Иван Сергеевич… ставка… она надолго? Мне надо зарабатывать, маму кормить, и ребят бросать нечестно… – парень явно смутился и не договорил фразу.

Почему-то Мальцов был уверен: Димка сразу же примкнет к нему. Он наморщил лоб, размышляя, выдерживая паузу, наконец сказал:

– Понимаю. Ты серьезно подумай. Вне зависимости от твоего решения я не в обиде. Ты прав, гарантий дать не могу, знаю одно – Бортников человек амбициозный, это и его идея тоже.

– Он хочет реставрировать Крепость? Отсюда этот непонятный статус «объект досуга школьников»? Калюжный, как услышал, сразу почуял подвох. А как же мы, Иван Сергеевич, – Нина, экспедиция?

– Я не воюю с экспедицией. Я воюю с реконструкцией, о ней речи быть не может. На Маничкина у Бортникова зуб, почему – я не знаю и знать не хочу, но тут мы с ним совпадаем. Маничкина в Крепость не пущу. Точка. Я отдал Нине мой город, или она у меня его отобрала, и нате-здрасьте, ты мне сам рассказывал – она уже заодно с музеем! За что боролись? Нет, я очень серьезно, ты меня знаешь, наша траншея только начало. В Крепость сегодняшний музей въедет лишь через мой труп.

– Надо было договариваться, Иван Сергеевич, а вы так… Наши – это не только Калюжный, Маничкин и Нина, ребята вас не поймут, они вас любят, верят еще, что вы вернетесь.

Мальцов начал убеждать, быстро, как всегда, накаляясь, в результате сорвался и наорал на парня, обозвал мальчишкой и всё испортил. Димка едва сдерживался, чтобы не зареветь, молча хлопал глазами, затем резко повернулся и убежал.

– Ну что ж, – выдавил сквозь сжатые губы Мальцов, – война, значит война, сами этого хотели.

На глубине метр двадцать стена чуть расширилась: начался фундаментный цоколь – ряд больших белокаменных блоков. Примыкающий к камню серый балласт сменила сухая черная земля с характерными фрагментами керамики, датирующей слой пятнадцатым веком – временем начала строительства. Около башни, прямо под уходящей в землю трещиной, слой был разрушен строительной ямой, что было объяснимо: трещину заделали цементом, понятно, в советское время. В противоположном от башни углу траншеи серый балласт сменил речной песок – похоже, его привезли и ссы́пали в специально отрытую яму, которую потом завалили бульдозером. Культурный слой сохранился нетронутым только посередине раскопа – тот, что шел у подножия стены. Мальцов решил оставить башню, как самое интересное, на потом, принялся копать в дальнем конце траншеи. В слое песка нашел водочную бутылку зеленого стекла и граненый стограммовый шкалик – работяги отметили окончание работы. Действуя по принятой методике, начал вычищать яму, оставив непотревоженную середку траншеи рабочим, слой следовало копать не спеша, перебирая его руками в поисках находок. Отвал нависал сверху, кидать через него землю стало невозможно, Мальцов начал углубляться уступами, заполняя песком отрытую часть, а потом выкидывал ее на поверхность, и за два дня опустился еще на метр. Фундаментные камни обычно не отесывали тщательно, полируя боковины мокрым песком на полировочном круге, строители никогда не делали лишнюю работу, а здесь странно было: под цоколем камни были отполированы так же, как и на уличной кладке. Похоже, он ошибся: этот отрезок стены видел изначально дневной свет. Выходит, просто отрыл еще один, засыпанный позднее кусок подножия? Но выступ в кладке – цоколь? Расширение снизу создавало площадку, на которой держалась вся многотонная громада стены. В земляном профиле траншеи песчаная подсыпка продолжалась, уходя вниз. Значит, во времена строительства тут было естественное понижение. Еще метр сорок, и начал прорисовываться край древнего оврага, засыпанного песком, – траншея захватила лишь самый хвостик понижающегося грунта. Всё встало на свои места, когда показался материк – верхнемеловая известковая плита. В пятнадцатом веке она покоилась под наросшим дерном: кладку стены, срезав дернину, положили прямо на плиту – лучшей опоры и придумать было трудно.

Для подтверждения такого вывода пришлось продлить траншею еще на четыре метра, проследить, что понижение – начало оврага, а не вырытая позднее хозяйственная яма. Три дня Мальцов двигал отвал, снимал балласт, затем песчаную подсыпку, и не зря старался – в известняковом массиве, прямо под отесанными камнями, открылась широкая природная щель, ее края были обработаны каменотесами, сознательно расширившими вход внутрь и выбившими для удобства две входные ступени. Расчищая их, он наткнулся на слой старой строительной извести, в ней попадались мелкие отесанные камни, пятидесятисантиметровая известковая прослойка лежала на погребенном дерне – понижающемся дне оврага. Постепенно он разобрался в наслоениях: щель была заделана скорее всего в пятнадцатом веке при большом строительстве Крепости, но позднее, в советское время, вход открыли, а потом засыпали песком, выровняли площадку, скрыв проход в подземелье и уничтожив овраг.

Двухметровая щель походила на сужавшееся кверху тулово бутыли с наполовину отбитым горлышком. Песок и строительный мусор завалили проход лишь на полтора метра вглубь, он вычистил коридор за день, подмел пол, выровненный каменотесами так, чтобы по нему было удобно ходить. Девять метров в толще породы – и нога ощутила край, впереди зияла черная пустота. Дневной свет рассеивался у входа, Мальцов крикнул, эхо подхватило возглас, разложило его на гулкие осколки, отраженные невидимыми стенами. Внутри начинался другой мир, веющий влажной прохладой, – в карстовых пещерах всегда было много воды, проточившей в податливом известняке системы сообщающихся гротов, щелей и провалов. На пограничье света и тьмы Мальцов зажег спичку. Пламя качнулось, его потянуло внутрь: в открывшейся полости существовал свой, подземный ток воздуха.

О пещерах в Крепости он никогда не слышал, зато с детства знал расхожую легенду о подземном ходе, что проходил под рекой и заканчивался на другом берегу. Каждый приличный монастырь на Руси, и уж конечно крепости, строившиеся, чтобы выдержать долгую осаду, должны были, по мнению обывателей, иметь сложную систему спасительных подземных туннелей – такие легенды придавали древним строениям вес и таинственность. Мальцов всегда иронически хмыкал, слушая подобные байки. И вот, похоже, нашел – не подземный ход, конечно, но вход в естественную карстовую пещеру. Щелью пользовались до строительства Крепости: кто-то же расширил вход и выровнял пол в туннеле.