Оставшиеся в живых военнослужащие 6-й немецкой армии приняли специальное Обращение к немецким генералам и офицерам, к народу и армии:

«Вся Германия знает, что такое Сталинград.

Мы испытали все муки ада.

В Германии нас заживо похоронили, но мы воскресли для новой жизни.

Мы не можем больше молчать.

Как никто другой, мы имеем право говорить не только от своего имени, но и от имени наших павших товарищей, от имени всех жертв Сталинграда. Это наше право и наш долг».[108]

В этом обращении далее убедительно говорилось:

«Теперь нужно спасти всю Германию от подобной же участи. Война продолжается исключительно в интересах Гитлера и его режима, вопреки интересам народа и отечества. Продолжение бессмысленной и безнадежной войны может со дня на день привести к национальной катастрофе. Предотвратить эту катастрофу уже сейчас — таков нравственный и патриотический долг каждого немца, сознающего всю меру своей ответственности.

Мы, генералы и офицеры 6-й армии, исполнены решимости придать глубокий исторический смысл бывшей доселе бессмысленной гибели наших товарищей. Их смерть не должна оставаться напрасной! Горький урок Сталинграда должен претвориться в спасительное действие. Поэтому мы обращаемся к народу и к армии. Мы говорим прежде всего военачальникам — генералам и офицерам наших вооруженных сил:

От вас зависит принять великое решение!

Германия ожидает от вас, что вы найдете в себе мужество взглянуть правде в глаза и в соответствии с этим смело и незамедлительно действовать.

Не отрекайтесь от своего исторического призвания! Возьмите инициативу в свои руки! Армия и народ поддержат вас! Потребуйте немедленной отставки Гитлера и его правительства! Боритесь плечом к плечу с народом, чтобы устранить Гитлера и его режим и уберечь Германию от хаоса и катастрофы».[109]

В газете «Фрейес Дейчланд» я с величайшим вниманием прочел речь, которую произнес генерал-майор Латтман на учредительной конференции Союза немецких офицеров. Он говорил о воинской присяге. Как и многих участников боев под Сталинградом, этот вопрос в то время очень занимал меня: поколения немецких офицеров считали воинскую присягу, принесенную главе государства, самым святым атрибутом солдатской чести. Существовали ли причины, которые могли оправдать нарушение присяги? Латтман исходил из этического содержания присяги, из отношения верности между руководителем и исполнителем, которое взаимно скреплялось присягой. Он напомнил приказ одного из командиров корпусов, отданный еще задолго до окончания боев в котле: «Фюрер приказал, чтобы мы сражались до последнего. Так приказал Бог, мои солдаты!» В этом смысле десятки тысяч солдат до конца остались верными присяге. Однако как далеко позволено зайти в этой «верности»?

«Если представить, к чему приводит эта верность, — сказал Латтман, — то мы придем к выводу: пусть погибнет Германия, но мы не нарушим присяги! В этом окончательном выводе заключается право на то, чтобы охарактеризовать дальнейшую связанность присягой как аморальную. Поскольку мы придерживаемся того мнения, что любая дальнейшая борьба приведет к гибели немецкого народа, мы рассматриваем воинскую присягу Адольфу Гитлеру, принятую в совершенно иных обстоятельствах, как недействительную.

Поскольку он знал, что клятва приковывала нас к нему, он мог строить планы, которые должны были сделать его „самым великим из всех немцев“. Драгоценная кровь наших товарищей была пожертвована уже не во имя Германии, а во имя этой идеи! Разве это не издевательство над правом, которое он осмелился вывести из нашего нравственного понимания формулы присяги?

Мы никогда не присягали сделать его или нас, например, „господином Европы“! Мы клялись Богом быть самыми верными в случае борьбы за Германию. Однако он, которому мы дали обет верности, превратил присягу в ложь; и теперь мы тем более чувствуем себя обязанными перед нашим народом.

Из этой внутренней обязанности мы черпаем свое право, благодаря ей мы чувствуем и необходимость действовать…»[110]

Это было честное, серьезное разъяснение, которое произвело на меня глубокое впечатление. Речи полковников ван Хоовена и Штейдле, а также генерала фон Зейдлица были проникнуты честным стремлением спасти Германию, пока еще не поздно.

Несколько дней спустя Национальный комитет и руководство Союза немецких офицеров опубликовали свои требования: «Организованный отвод армии к границам рейха под командованием сознающих свою ответственность руководителей вопреки приказу Гитлера!».[111]Это означало, что вопреки приказу Гитлера вермахт должен был под командованием своих генералов организованно отойти к границам рейха и тем самым продемонстрировать, что он отмежевывается от захватнических планов Гитлера и как крупнейшая в Германии вооруженная сила намерен смести Гитлера и установить мир.

Национальный комитет и Союз немецких офицеров постоянно повторяли это требование с сентября 1943 до начала 1944 года через мощные говорящие установки, листовки, личные письма, радиопередачи и газету «Фрейес Дейчланд». Так, в одной из листовок, изданных в октябре 1943 года, говорилось:

«Национальный комитет приходит к следующему выводу: у армии нет другого пути спасения, кроме организованного отхода на границы рейха. Однако такой организованный отход невозможен без смещения Гитлера как верховного главнокомандующего. Вермахт вышел в поход как гитлеровская армия, он возвратится назад без и против Гитлера или не возвратится вообще.

Поэтому руководство Национального комитета „Свободная Германия“ обращается к генералам: требуйте смещения Гитлера, могильщика рейха и вермахта, как верховного главнокомандующего! Организованно отводите войска назад! Предотвращайте опасность того, что ваши солдаты вскоре бросятся обратно на родину самовольно и деморализовано! к офицерам и солдатам: требуйте немедленного отвода армии! Исполнитесь сознания, что вы будете носителями оружия свободы нашей новой Германии!»[112]

Претворение в жизнь этого лозунга предоставило бы Германии с политической и военной точек зрения большие возможности. Национальная катастрофа была бы предотвращена, миллионы жизней сохранены, не были бы разрушены немецкие города. Мир получил бы доказательство того, что в самой Германии имелись мощные силы, которые покончили — хотя и поздно — с режимом и политикой Гитлера. Исходные позиции для мирного договора и строительства новой Германии были бы несравнимо более благоприятными, чем после дальнейших пятнадцати месяцев войны.