Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ого, – ответил я, чуть не расплакавшись, и принялся тереть лицо руками, чтоб он не заметил, как я удивился и расчувствовался.
– Ну, она же знает, каково это. Ее отец тоже умер.
– Правда?
– Да, несколько лет назад. И тоже разбился на машине. Они, правда, не особо были близки…
– Кто умер? – спросила Джанет, нависнув над нами всклокоченной тенью в шелковой блузке, от которой несло коноплей и косметикой. – Еще кто-то умер?
– Нет, – сухо сказал я.
Джанет мне не нравилась – это была та самая овца, которая вызвалась присматривать за Поппером, а потом насыпала ему кормушку и оставила его взаперти одного.
– Да я не тебя спрашиваю, а его, – сказала она, сделав шаг назад и нацелив мутный взгляд на Бориса. – Кто-то умер? Кто-то из твоих близких?
– Да, кое-кто умер, да.
Она моргнула.
– А ты откуда?
– А что?
– У тебя такой голос странный. Типа как у британцев – а, не. Типа как смесь Британии с Трансильванией.
Борис хохотнул:
– С Трансильванией? – спросил он, оскалив клыки. – Хочешь, укушу?
– Забавные вы ребята, – промямлила она, похлопала Бориса по макушке своим бокалом с вином и побрела прощаться с Лизой и Стюартом, которые как раз собрались уходить.
Ксандра, похоже, съела таблетку. (– А, может, и не одну, – шепнул мне на ухо Борис.) И по всем признакам уже отключалась. Борис – да, говенно было с моей стороны так поступать, но я просто не мог себя заставить – забрал ее сигарету, затушил ее, а потом помог Кортни затащить ее по лестнице в спальню, где Ксандра, оставив дверь открытой, рухнула на неразобранную кровать лицом вниз.
Я стоял в дверях, пока Борис с Кортни стаскивали с нее туфли – интересно было в кои-то веки оказаться в комнате, которую они с отцом вечно запирали. Грязные чашки и забитые пепельницы, стопки журналов “Гламур”, пышное зеленое покрывало на кровати, ноутбук, которым мне нельзя было пользоваться, велотренажер – кто бы мог подумать, что у них тут и велотренажер найдется. Туфли они сняли, но дальше решили ее не раздевать.
– Может, мне заночевать у вас? – тихонько спросила Кортни Бориса.
Борис беззастенчиво зевнул и потянулся. Рубашка у него задралась, а джинсы сползли так низко, что видно было, трусов на нем нет.
– Любезно с твоей стороны, – сказал он. – Но она, похоже, в полной отключке.
– Да мне нетрудно.
Может, я, конечно, накурился – а я накурился, – но она так вплотную к нему подошла, будто хотела с ним замутить или типа того, и это было адски смешно.
Я, должно быть, издал какой-то всхрап или смешок, потому что Кортни обернулась и засекла, как я комично жестикулирую Борису, тычу большим пальцем в дверь – пусть валит отсюда!
– Ты в порядке? – холодно осведомилась она, оглядев меня с ног до головы. Борис тоже ржал, но когда она снова к нему повернулась, успел взять себя в руки, скроил томное, озабоченное лицо, от чего мне сделалось только смешнее.
19
Когда все разъехались, Ксандра была в глубокой отключке – спала так крепко, что Борису пришлось вытащить из ее сумочки карманное зеркальце (сумочку мы перетрясли в поисках таблеток и налички) и подержать его у нее под носом, чтоб проверить – дышит ли. В кошельке у нее было двести двадцать девять долларов, и я взял их безо всяких угрызений совести, потому что ей остались кредитки и необналиченный чек на две тысячи двадцать пять долларов.
– Так и знал, что она не Ксандра, – сказал я, бросив Борису ее права: апельсиновое лицо, другая, пышная прическа, имя – Сандра Джей Террелл, без ограничений. – Интересно, это от чего ключи?
Борис, будто старомодный киношный врач, сидел на кровати и, держа пальцы у нее на пульсе, поднес зеркальце к свету.
– Da, da, – пробормотал он и потом добавил что-то еще, чего я не понял.
– А?
– Она в отрубе.
Он потыкал ей пальцем в плечо, а потом перегнулся через нее и заглянул в ящик тумбочки, где я торопливо разгребал разный мусор: мелочь, фишки, блески для губ, картонки под пиво, накладные ресницы, средство для снятия лака, потрепанные книжки в мягких обложках (“Как избавиться от комплекса неполноценности”), пробники духов, старые кассеты, лет на десять просроченные страховые карточки и целая куча промо-спичек из адвокатской конторы в Рино с надписью: “ОКАЗЫВАЕМ УСЛУГИ ПО ДЕЛАМ О НАРКОТИКАХ (ВСЕ ВИДЫ) И ВОЖДЕНИИ В НЕТРЕЗВОМ ВИДЕ”.
– Так, это я заберу, – сказал Борис и сунул в карман ленту презервативов. – А это что? – Он вытащил на первый взгляд самую обычную банку из-под колы, но когда он ее потряс, в ней что-то громыхнуло. – Ха! – сказал он, перебросив банку мне.
– Молодец!
Я открутил крышку – банка оказалась ненастоящей – и высыпал все ее содержимое на тумбочку.
– Ого, – сказал я, помолчав пару секунд. Так вот где Ксандра хранила свои чаевые – частично наличными, частично – в фишках. Там была еще куча разного добра, столько всего, что я поначалу все и не разглядел, но сразу заметил сережки с бриллиантами и изумрудами, те самые, которые пропали у мамы как раз перед тем, как отец сбежал.
– Ого, – повторил я, подцепив одну сережку. Эти сережки мама надевала на каждую коктейльную вечеринку, на каждый торжественный выход – сине-зеленая прозрачность камней, их порочный, полуночный блеск были такой же ее неотъемлемой частью, как цвет глаз или пряный, темный запах ее волос.
Борис хихикал. В куче денег он сразу углядел, сразу схватил цилиндрик из-под фотопленки и вскрыл его дрожащими руками. Окунул туда кончик пальца, облизал его.
– Бинго! – сказал он, натирая десны пальцем. – То-то Котку взбесится, что решила не приходить.
Я протянул ему на раскрытой ладони сережки.
– Да, мило, – отозвался он, даже не взглянув толком. Он вытрясал кучку на тумбочку. – За это пару штук можно выручить.
– Они мамины.
В Нью-Йорке отец распродал почти все ее драгоценности, даже обручальное кольцо. Однако Ксандра, как выяснилось, кое-какие украшения присвоила себе, и мне стало до странного тоскливо, когда я увидел, что она выбрала – не жемчуг и не рубиновую брошку, а дешевенькие подростковые штучки, например браслет, который мама носила в старших классах, с позвякивающими подвесками в форме подковок, пуантов и четырехлистного клевера.
Борис распрямился, пощипал ноздри, протянул мне свернутую в трубочку купюру.
– Хочешь?
– Нет.
– Давай. Лучше станет.
– Не, спасибо.
– Да тут граммов пятнадцать. А то и больше! Можем оставить немного себе, а остальное продать.
– Ты что, и его уже пробовал? – с сомнением спросил я, оглядывая распростертую на кровати Ксандру. Она, конечно, была в полнейшем нокауте, но мне все равно как-то не хотелось переговариваться через ее тело.