– Да, Котку его любит. Дорого, правда. – На минуту он как будто выключился, потом быстро-быстро заморгал. – Ух ты! Давай! – засмеялся он. – Вот, держи. Сам не знаешь, от чего отказываешься.

– У меня и без того мозги набекрень, – ответил я, шурша купюрами.

– Да, но это тебе голову на место поставит.

– Борис, я сейчас не могу удолбаться, – сказал я, засовывая в карман сережки и браслет. – Если бежать, то сейчас. До того, как сюда народ потянется.

– Какой такой народ? – скептически спросил Борис, водя туда-сюда пальцем под носом.

– Уж поверь мне, у них это все быстро. Приедет служба по опеке и все такое – я подсчитал наличку: тысяча триста двадцать один доллар с мелочью, с фишками было бы еще больше, тысяч пять, но это я, наверное, ей и оставлю. – Половина тебе, половина мне. – Я принялся делить деньги на две равные стопки. – Хватит на два билета. На последний рейс уже не успеем, но лучше выехать сейчас и поймать тачку до аэропорта.

– Прямо сейчас? Сегодня ночью?

Я перестал считать деньги и взглянул на него.

– У меня тут никого нет. Никого. Nada[46]. Я и опомниться не успею, как меня в детдом определят.

Борис мотнул головой в сторону тела на кровати – зрелище не из приятных, потому что распластавшаяся морской звездой Ксандра уж очень напоминала труп.

– А с ней как?

– Да какого хера? – взорвался я после недолгой паузы. – Нам-то что делать? Сидеть тут и ждать, пока она очнется и поймет, что мы ее обчистили?

– Ну, не знаю, – ответил Борис, с сомнением оглядывая Ксандру. – Жалко ее просто.

– Не жалей. Я ей не нужен. Она сама их и вызовет, как только поймет, что меня никуда не денешь.

– Их? Не понимаю, кто это – они?

– Борис, я несовершеннолетний. – Я чувствовал, как во мне вздымается знакомая волна паники, все происходящее, конечно, не было делом жизни и смерти, но чувствовал я себя именно так – комнаты заполняются дымом, все выходы перекрыты. – Не знаю, как у тебя на родине это все происходит, но раз у меня нет здесь ни семьи, ни друзей…

– Я! У тебя есть я!

– Ну и что ты сделаешь? Меня усыновишь? – Я встал. – Слушай, если ты со мной, то надо поторапливаться. У тебя паспорт с собой? В аэропорту понадобится.

Борис вскинул руки в типично русском жесте – стоп-стоп-стоп!

– Погоди! Слишком все быстро!

Я замер на полпути к выходу.

– Борис, да что, блин, с тобой такое?

– Со мной?

– Это ты хотел сбежать! Это ты меня просил с тобой уехать! Вчера ночью!

– И куда ты собрался? В Нью-Йорк?

– А куда еще?

– Куда-нибудь, где тепло, – тотчас же ответил он. – В Калифорнию!

– Это тупо. Мы там никого…

– Ка-а-лифорния, – промурлыкал Борис.

– Ну-у… – Я, конечно, почти ничего не знал о Калифорнии, но можно было смело предположить, что Борис – кроме пары тактов California Über Alles, которые он сейчас напевал, – не знал о ней вообще ничего. – А куда в Калифорнии? В какой город?

– Да какая разница?

– Штат-то большой.

– Ну и круто! Веселуха будет! Будем торчать целыми днями, книжки читать, жечь костры! Спать на пляже!

Я глядел на него невыносимо долгий миг. Лицо у него горело, а рот был весь в сизых пятнах от красного вина.

– Ладно, – сказал я, прекрасно понимая, что только что шагнул навстречу самой крупной ошибке в жизни – мелкому воровству, жестянке для милостыни, ночевке на тротуарах и бездомности, к проёбу, после которого пути назад уже не будет.

Борис торжествовал:

– На пляж, да? На пляж?

Вот так вот все и идет к черту: в одну секунду.

– Да куда хочешь, – ответил я, откидывая челку с глаз. Устал я смертельно. – Но надо сейчас уходить. Пожалуйста.

– Что, прямо сейчас?

– Да. Тебе нужно из дома что-нибудь забрать?

– Прямо сегодня?!

– Борис, я не шучу. – От наших препирательств во мне снова всколыхнулась паника. – Я не могу просто сидеть тут и ждать… – С картиной проблема, конечно, непонятно было, как все провернуть, ладно, Борис выйдет, и я что-нибудь придумаю – …Пожалуйста, пойдем.

– Что, в Америке все так плохо с государственной опекой? – недоверчиво уточнил Борис. – Ты прямо как будто про копов говоришь.

– Идешь со мной? Да или нет?

– Мне время нужно. Ну, то есть, – продолжил он, догнав меня, – мы не можем прямо сейчас уехать! Ну правда, клянусь! Подожди немного. Дай мне день! Всего один день!

– Зачем?

Он явно растерялся:

– Ну, как, потому что…

– Потому – что?

– Потому что, потому что мне надо с Котку повидаться! И – да куча всего! Ну правда, ты не можешь сегодня уехать! – повторил он, когда я ничего не ответил. – Ну послушай меня. Сам пожалеешь потом. Вот правда. Пойдем ко мне! Подожди до утра!

– Я не могу ждать, – отрезал я, сгреб свою половину денег и направился к себе в комнату.

– Поттер!.. – побежал он за мной.

– Да?

– Мне нужно тебе что-то очень важное сказать.

– Борис, – повернулся я к нему, – да какого ж хера. Что еще? – спросил я – мы стояли, уставившись друг на друга. – Если тебе есть что сказать, давай, говори уже.

– Боюсь, что ты разозлишься.

– Что случилось? Что ты натворил?

Борис молчал, грыз заусенец на большом пальце.

– Ну, что?

Он отвернулся.

– Тебе надо остаться, – промямлил он. – Ты совершаешь ошибку.

– Так, все, забудь, – огрызнулся я, снова отвернувшись. – Не хочешь со мной ехать, не надо, понял? Но я тут не могу всю ночь торчать.

Я думал, что Борис спросит, что у меня там в наволочке, ведь она была такой пухлой и к тому же странной формы, после того как я уж слишком хорошо потрудился над упаковкой картины. Но когда я отлепил ее от изголовья и засунул в сумку (вместе с айподом, ноутбуком, зарядкой, “Ветром, песком и звездами”, мамиными фотографиями, зубной щеткой и сменой одежды), он только осклабился, но ничего не спросил. Когда же я вытащил из недр шкафа свой школьный блейзер, который был мне заметно мал, хотя мама покупала его мне на вырост, он кивнул и сказал:

– Хорошая идея.

– А что?

– Вид будет не такой бездомный.

– Ноябрь на дворе, – сказал я. Из Нью-Йорка я привез всего один теплый свитер. Я засунул блейзер в сумку и застегнул ее. – Холодно будет.