— И что это будет, если бабье побросает дома и усядется пить чай и играть в шахматы?.. Кто тогда будет возиться с детьми и стариками?.. С ума, видно, сошел этот чужак, к чему людей подбивает?.. Как это равны?.. Ведь женщины рождены для угоды, услады, услуги и утехи мужчин!..

— А что, он правильно говорит, этот Светлый, клянусь святой свастикой! — вступила бойкая бабенка, торговка кардамоном. — Мое тело: кому хочу — тому даю! Никто мне не указ! Мужья нас не спрашивают, когда к потаскухам ходят — чего это мы их должны спрашивать?

— А какой этот Светлый высокий и красивый!.. Белокожий! Желтые волосы и рыжая борода! А здоровый — громадина! На наших не похож! Рукой до крыш достает! И у него, говорят, всё такое… громадное… Вот бы посмотреть! И где, интересно, он живет? — мечтательно спросила толстуха с имбирем.

— Днем по базарам ходит, а вечерами в Рыбьей слободе сидит. Туда никто не суется из-за рыбьей вони, вот он там и прячется. Точно знаю, что наш раджа велел его схватить! — сообщила торговка тимьяном.

— Болтают еще, будто он может заставить цвести полено, понимает птиц и разговаривает с обезьянами.

— Подумаешь! Мой брат тоже с кошками шушукается, — отмеряя имбирь, заметила толстуха и вдруг испуганно зашикала на других: — Тише, брамин идет!

По базару шествовал брамин с охраной. Его надутая морда отсвечивала салом, а брюхо выпячивалось, как у свиньи на сносях. Он важно указывал на товары. Охрана хватала их с лотков и кидала в тележку, которую катил молодой служка, похотливо глазеющий на торговок. Денег никто не платил и не требовал. Рожа брамина была так отвратна, что бесу захотелось плюнуть в неё или обжечь докрасна.

Но тут, словно услышав его мысли, какой-то веселый когтистый дух сорвался с молотого перца, оседлал шмеля и направил его на брамина. Жук от ужаса стал жалить брамина в щеки. Поднялся шум и гам. Брамин ревел на бык на мясобойне. Охрана стала махать палками. Тут, откуда ни возьмись, взметнулся вверх еще один дух, уцепился на лету за воробья. Воробей зашелся в чириканье и, пытаясь сбросить с себя кусачего гада, вращая крыльями и упав на служку, угодил клювом ему в глаз. Служка рухнул на землю. Повалилась и тележка. Поднялся гогот и хай. Люди стали под шумок растаскивать рассыпавшуюся снедь. Охрана не знала, что делать — спасать товары, ловить воров, успокаивать брамина или поднимать раненого служку.

Шмель, изнемогая под когтистым духом, умолял отпустить его:

— Жжет-жжет-жжет!.. Тяжжжжёлый!.. Сжжжжалься!..

— Лети к черту! — отпустил дух-весельчак мохнатого дурня и нырнул в мешок с корицей. Туда же юркнул и второй дух, бросив искусанного воробья кончаться в пыли под ногами охраны.

Поглазев на эту суету, бес поплелся в Золотой угол, где было чисто, но шумно: гремели молотки, звенел металл, гомонили перед смертью гвозди, шумно вздыхали аметисты и топазы, навеки вгоняемые в оправы и браслеты. Золото слепит глаза. Лавки под охраной двойников, которые особо плотным кольцом окружают прилавки. Зазывалы кричат:

— Золото — пот солнца! У кого оно есть — тому всегда тепло и хорошо!

Вот глупцы! Кто же не знает, что золото — ни что иное, как помёт царя Бегелы, который только и делает, что испражняется на своем дырявом троне. Но царь стар и болен, иногда он тужится, что есть мочи, но золота нет, и тогда надо ждать крови, войн и большой жатвы со жратвой.

Бесу стало не по себе от металла. Всё железное опасно: оно крепко как камень, никого не слушает и норовит поранить живое. Обрушив груду блюд, бес увильнул от взволнованных двойников, выскочил из рядов и столкнулся с веселыми духами, летавшими на шмеле и воробье. Сейчас они деловитой трусцой спешили куда-то под прилавками. Когтистый дух по кличке Коготь не забывал на ходу царапать торговок, а другой, кусачий Зуб, хватал их за груди, когда торговки нагибались посмотреть, что за кошки повадились шнырять под прилавками.

Он пристал к духам и отправился с ними травить аскетов, лежащих возле базарных ворот. Коготь и Зуб ворошили и щекотали костлявые тела. Аскеты ныли, вяло отмахиваясь. Бес, впервые видя такие проваленные животы, острые ребра и впалые щеки, подумал было, что тут можно будет поживиться — такими слабыми выглядели эти странные люди, вот-вот умрут! Однако Коготь, наигравшись с доходягами, как будто понял, о чем думает чужачок:

— Еле-еле душа в теле, а крепкие, ничего их не берет! Жирные мрут, а вот такие тощие по сто лет живут!

Они бросили аскетов, вернулись в ряды. Дурачась, стали воровать у брадобрея кипяток и обливать им цветы в горшках на продажу. Цветы с писками и вздохами обмякали, вяли, умирали, а бес обсасывал их нектарно — сладкие последние всхлипы.

Возле мусорной кучи два лопоухих демона играли в свою игру, бранились и ставили на кон, кто что мог: один вырывал у себя зуб или глаз, другой отрывал куски уха или выдирал клочья шерсти с холки. Вместо фигур по клеткам на ослиной шкуре ползали опоенные зельем тараканы. Убитых бойцов тут же сгрызала лежащая в мусоре безногая ведьма с четырьмя грудями.

С криком:

— Это дрянь тоже была наша, да к ним ушла! — Зуб надавал тумаков продажной чертовке, а Коготь сковырнул шкуру и передавил тараканов.

Демоны не посмели ничего сказать, только один от возмущения выплюнул свой язык, другой в ярости отхватил полгубы, а ведьма, завыв, зарылась в мусорную гниль.

Гурьбой они поперлись дальше. Опрокидывали посуду, весы и тюки, цеплялись ко всякой мелкой базарной гниде. Сбросили каменного Ганешу с хоботом вместо носа и пару раз треснули по нему палкой, когда он начал угрожающе бурчать им вслед. Загнали под прилавок одинокого двойника. Поцарапали в кровь настырную обезьяну, которая невесть зачем кралась за ними и даже вздумала ругать их на своем глупом языке. Наконец, стащили у старухи-торговки полудохлую от жары утку и принялись деловито ощипывать её. Утка крякала, стонала, но духи, не обращая внимания на мольбы и ощипав птицу до последнего пера, принялись играть ею как мячом.

— Зачем? — удивился бес (он ждал, что они просто свернут утке шею).

— Живьем битое вкуснее! — объяснили они непонятливому дураку.

Утка, умирая, крякала под ударами их лап и, наконец, испустила последнее дыхание, которое, и правда, показалось бесу гораздо вкуснее обычных. Насытившись, он смотрел, как Коготь и Зуб делят утку: один любит кости и ребра, а другой — мясо и потроха.

Когда солнце вышло в зенит, можно было поиграть короткими и упругими полуденными людскими тенями. Они стали хватать, щекотать и тормошить тени, отчего люди оступались, если шли, и падали, если стояли, словно дернутые за ниточку или подсеченные в коленях.

Торговки, видя падающих, всполошенно загомонили, а они наступали, кусали и рылись в тенях, пока местные духи не начали издали протяжно проклинать дураков, мешавших их спокойной дремоте. Зачем будоражить людей? С ними и так одна морока!

Потом веселые духи решили проведать свою подружку, наказанную мужем. Звали её Баджи, она давно была связана с нечистью: тайком курила гашиш и от вечной похоти путалась не только с людьми, но и с оборотнями, научившими её выворачивать наружу анус и высасывать сперму из сосков мужчин.