Они выскочили за ограду базара, перепрыгнули пару улиц, гуськом пролезли под неказистый плетень и прошмыгнули по огороду к выгребной яме, к голове, торчащей из лужи нечистот. Это была Баджи, закопанная по горло в землю. Лицо её было в кале и моче, глаза закрыты.

— Что, плохо тебе? — злорадно спросил Коготь, хватая клычками её за ухо.

— Ты нас должна слушаться, нас! Если будешь всегда наша — мы тебя выкопаем. Или мужа заставим, — вступил Зуб, покусывая голову за затылок. — Как заставили закопать — так заставим и выкопать. А нет — заставим бросить тебя тут крысам на ужин.

— Кто тебя тут найдет? — Коготь схватил помойное ведро, накрыл им голову Баджи и победно постучал по дну. — Ясно? Будешь наша — спасем, нет — подохнешь.

Ведро глухо екнуло:

— Ваша была, ваша буду. Только спасите.

— То-то. Ты и так наша. Она давно наша, — объяснил Коготь бесу. — Её муж, как все мужья, и сам не крыл её, и другим не давал. Вот она и стала паскудницей, как и все они…

— Она давно наша, — заухмылялся Зуб, снимая ведро и облизывая голову острым и длинным, с пальмовый лист, языком. — И другие будут наши… Бери её, хочешь?.. Поменяемся?.. Ты нам — три ведра жаб, а мы тебе — Баджи, а?.. — вдруг милостиво предложил он, любовно вылизывая губы Баджи.

А бесу вдруг увиделась на виске родинка. Да это опять та женщина!.. Она опять тут!.. Она преследует его! Хочет увести его с собой под землю, в смерть!..

Тем временем духи начали неторопливо справлять нужду на голову, с наслаждением пуская газы и кряхтя. Голова стонала и чихала. А бес вдруг в страхе бросился бежать через огород.

Духи замахали лапами:

— Стой, куда? — и припустили следом.

Они не дали ему уйти. С ворчаньем повалили в грязь и принялись мутузить что было сил. Коготь царапал острыми фалангами, а Зуб норовил поддеть клыками. Но они были слабосильны против него. Бес сумел сбросить врагов и, прижав уши и ощетинившись, сам напал на них: Когтя придавил задней лапой к земле, отчего тот по-щенячьи заверещал, а Зуба поднял в воздух и щелчком отгрыз ему кончик хвоста.

Кинув раненых духов, он поспешно убрался прочь — сейчас набегут местные кровососы, с ними тягаться — себе вредить. С трудом нашел конуру и долго ворчал и ворочался, укладывая увечное крыло, которое после стычки ныло и дергалось сильнее обычного. Боль так бесила его, что он загнал в щель любопытного скорпиона и передавил всех мышат, сдуру начавших свои молчаливые игры. И в отчаянии царапал стенки конуры до тех пор, пока не затих в дурном сне. А во сне увидел шамана, грозящего ему кнутом. Сам шаман ростом с дерево, кнут изогнут, как гадюка в агонии. А выше него, в небе, бьется оранжевый огненный бубен в руках какого-то светлого великана, который выше гор и увенчан облаками…

Глава 12

Бес очнулся от шорохов и скулежа. Выглянул из конуры. Тумбал крутился неподалеку, словно чего-то ждал. При виде беса он уважительно завилял хвостом и начал в поклонах приседать на передние лапы, прижимать в покорстве уши.

— Что тебе? — буркнул бес, готовясь к какой-нибудь подлости и чувствуя, как противно ноет крыло и саднят избитые бока. Его даже как будто трясло в лихоманке. Только этого наглого пса не хватает!

— Ты-про-учил-вра-гов, Зуба-Когтя. Ты — мой-хо-зя-ин! При-каз! Заказ! — угодливо протявкал Тумбал на своем рубленом собачьем наречии.

— Поди сюда, — велел бес и уставился в его глаза. Так и есть — внутри пса сидит какой-то пленный дух: выглядывает из зрачков, испуганно морщится, словно спросонья. — Придушу, если пакость. Я сильнее тебя, силища-ща! — на всякий случай предупредил он. — Что ты можешь?

— Я-во-жак! Всё-мо-гу! При-ка-жу — испугают-искусают-передушат — загрызут, — начал хорохориться Тумбал. — Свистнуть-бешеного-кобелину, он-враз-зараз-раз…

— А хорошее ты можешь? — перебил бес, вспоминая о своих битых боках.

— Какое-такое-хорошее? — удивленно бреханул Тумбал, — Что-прикажут- то-хо-ро-шее. Нам, со-ба-кам, всё равно-одно… Служить-дружить — тужить!

— Где найти Светлого? — ощупывая обвисшее крыло, спросил бес, вспоминая сон. Может, Светлый ему поможет? Шаман во сне был с кнутом, а Светлый — с бубном, под который было так хорошо танцевать…

Тумбал отпрянул:

— Зачем-причем-он-но? — но сообщил, что Светлый живет у рыбаков и недавно спас одну знакомую суку: та воровала кур, торговец увидел, ударил её ножом, а Светлый сделал так, что сука ожила, и кричал еще на торговца, что нельзя никого ни за что убивать.

Бес слушал его в каком-то завороженном оцепенении, потом вылез из конуры и основательно встряхнулся:

— Веди!.. — а для острастки больно потрепал пса за холку, но чернобелая бестия только заскулила от радости.

Дорога на Рыбью слободу шла мимо кумирни и дальше, через базар и Грязный угол. Бес крался за прилавками, приглядываясь, нет ли вчерашних драчливых духов, но их не было видно. Тумбал с надеждой гавкал, что они наверняка подохли, твари этакие, но бес так не думал: драка была несильной и кончик хвоста у Зуба отрастет очень скоро.

Они обошли стороной зевак и решили напрямую срезать до Грязного угла. Некоторое время Тумбал молча трусил возле беса, но скоро не выдержал и начал с обочины облаивать двух слонов, тащивших на цепях связки бревен:

— Сло-ны! Лгу-ны! Си-пу-ны!

Таких живых махин бес еще не видел. Он уставился на них, надеясь, что вдруг один из слонов сейчас падет и оставит ему особое, молочно-белое последнее дыхание, о котором когда-то рассказывал плешивый демон, пославший его в Индию. Но слоны брели себе дальше в своих покорномерных думах и вокруг не смотрели.

Тумбал, оберегая хозяина, яростно брехал на слонов:

— Не-за-день! He-тронь! Не-глянь!

Погонщик, шедший за слонами, погрозил псу острой загогулиной и нагнулся к земле, как за камнем, что еще больше раззадорило Тумбала, который неистово лаял, пока не задохнулся от возмущения при виде бродячих одичалых кошек, тихой сапой пробиравшихся к кумирне за тухлятиной и потрохами.

В Грязном углу шла какая-то суета. Побросав бочки с мочой и тележки с коровьими лепешками, парии обступили своего главного и слушали, как он говорит о том, что этот чужак, Светлый, ходит по базарам и в разговорах защищает их и шудр, хотя все знают, что их защищать нельзя, они рождены неприкасаемыми, и с этим ничего уже нельзя поделать, и что если он придет сюда опять — то лучше быть от него подальше: неизвестно, что ему надо и кем он послан. Может быть, это брамины через него бунтуют народ, чтобы потом его же и усмирить, вызвать покорность и страх?..

Бес застыл как вкопанный — и здесь говорят про Светлого!.. Он послушал, как парии препираются между собой: одни считали, что Светлый прав и почему они должны быть хуже всех и проводить жизнь среди нечистот, грязи и мусора? Другие качали головами: так рождены, ничего нельзя изменить, будет только хуже.