Какое-то мгновение Дайлин, хмурясь, смотрела на свое вино, затем подняла на Илэйн твердый взгляд. Она никогда не стеснялась говорить откровенно, независимо от того, согласится с ней Илэйн или нет, и было видно, что она собирается сделать это и сейчас.

– Возможно, было ошибкой выдавать этих женщин Родни за Айз Седай, как бы уклончиво мы ни отвечали на вопросы о них. Напряжение, возможно, слишком велико для них, и это заставляет нас всех рисковать. Этим утром, без всяких видимых для меня причин, госпожа Корли вдруг застыла, широко раскрыв глаза и рот, словно девочка, пасущая гусей, впервые попавшая в город. Мне кажется, ей с трудом удалось закончить плетение врат, чтобы доставить нас сюда. Вот было бы замечательно – все выстроились в ряд, приготовившись проехать сквозь обещанную чудесную дыру в воздухе, которая так и не появилась! Не говоря уже о том, что тогда мне пришлось бы переносить общество Каталины еще Свет знает как долго. Отвратительный ребенок! А ведь неглупа и из нее вышел бы толк, если бы кто-нибудь взял ее в твердые руки на несколько лет, но ядовитый язык Хевинов у нее вдвое длиннее, чем у остальных.

Илэйн скрипнула зубами. Она знала, насколько язвительными могут быть Хевины. Вся их семейка гордилась этим! Каталина, очевидно, тоже. Кроме того, она уже устала объяснять, что в это утро могло испугать любую женщину, умеющую направлять. Она устала от напоминаний о том, на что она пыталась не обращать внимания. Этот проклятый маяк по-прежнему сиял на западе, что было абсолютно невозможно как по силе, так и по продолжительности. Что бы это ни было, оно оставалось неизменным уже несколько часов! Любая женщина, направлявшая так долго без передышки, просто не могла к этому времени не упасть от истощения. И Ранд ал'Тор, чтоб ему пусто было, находился именно там, в самом сердце этого. Она была уверена в этом! Он был жив, но из-за этого ей только хотелось отхлестать его по щекам за то, что он заставил ее пережить. Увы, его лицо она увидит еще не скоро…

Бергитте с силой опустила свою серебряную чашу на боковой столик, так что винные брызги разлетелись по всей комнате. Прачке придется попотеть, чтобы вывести пятно с рукава ее куртки. А горничной придется трудиться несколько часов, чтобы восстановить полировку столика.

– Они еще дети! – воскликнула она. – Проклятье! Люди будут умирать из-за их решений, а они всего лишь дети, и хуже всех Конайл! Ты слышала, Дайлин? Он собирается вызвать воина Ари-миллы на поединок, как треклятый Артур Ястребиное Крыло! Да Ястребиное Крыло в жизни не дрался ни на каких растреклятых поединках, и он знал еще тогда, когда ему было меньше лет, чем этому лорду Нортэну, что только полный идиот может поставить так много на какую-то дурацкую дуэль, а Конайл хочет завоевать для Илэйн ее растреклятый трон своим растреклятым мечом!

– Бергитте Трагелион права, – яростно сказала Авиенда. Она сжимала кулаки, вцепившись в свои юбки. – Конайл Нортэн действительно круглый дурак! Но как кто-то может идти в танце копий за этими детьми? Как может кто-нибудь поставить их во главе?

Дайлин оглядела обеих и решила ответить в первую очередь Авиенде. Она, очевидно, была ошеломлена ее непривычным одеянием, как и тем, что Авиенда с Илэйн приняли друг друга как сестры, и тем, что Илэйн ставила айилку на первое место. То, что Илэйн решила, что ее подруга должна присутствовать на их совещаниях, она еще как-то терпела. Впрочем, не без того, чтобы показывать, что она это только терпит.

– Я стала Верховной Опорой Дома Таравин в пятнадцать лет, когда мой отец погиб в схватке на границе с Алтарой. Двое моих младших братьев погибли в тот же год, сражаясь с мурандийцами, угонявшими наш скот. У меня были советники, но я сама указывала всадникам Таравина, куда наносить удар, и мы проучили и алтаран-цев, да и мурандийцев заставили смотреть в другую сторону. Когда детям становиться взрослыми – выбирает время, а не мы, Авиен-да, а в наше время ребенок, который является Верховной Опорой, не может не повзрослеть.

– Что же до вас, леди Бергитте, – продолжала она несколько суше, – ваш язык, как обычно… резок. – Она не стала спрашивать, каким образом Бергитте могла знать так много об Артуре Ястребиное Крыло, причем такие вещи, которые неизвестны историкам, но окинула ту оценивающим взглядом. – Бранлет и Периваль будут действовать под моим руководством, а также, думаю, Каталин, как я, не жалею о времени, которое должна буду потратить на эту девицу. Что же до Конайла, то вряд ли он первый юноша, мнящий себя непобедимым и бессмертным. Если вы не можете держать его в узде как Капитан-Генерал, я предлагаю вам попробовать охмурить его. Судя по тем взглядам, которые он кидал на ваши штаны, он пойдет за вами куда угодно.

Илэйн поежилась… стряхивая с себя вздымавшуюся в ней волну ярости. Это была не ее ярость; она испытывала лишь небольшой гнев, в первую очередь – на Дайлин, и еще на Бергитте – за то, что та залила вином полкомнаты. Это была ярость Бергитте. Ей расхотелось отхлестать Ранда по щекам. Вернее, просто стало не до этого. О Свет, Конайл тоже заглядывался на Бергитте?

– Они Верховные Опоры своих Домов, Авиенда, – сказала Илэйн. – Никто из членов их Домов не обрадуется, если я не буду обращаться с ними соответственно. Люди, пришедшие с ними, будут сражаться за Периваля и Бранлета, Конайла и Каталин, а не за меня. Поскольку именно они являются Верховными Опорами.

Авиенда нахмурила брови и обхватила себя руками, словно желая обернуть вокруг себя шаль, но кивнула. Правда, резко и неохотно – никто среди Айил не достигал такого высокого положения, если у него за плечами не стояли годы опыта и одобрение Хранительниц Мудрости, – но она кивнула.

– Бергитте, тебе придется иметь с ними дело как Капитан-Генералу с Верховными Опорами, – продолжала Илэйн. Седые волосы не обязательно сделают их мудрее, и определенно не прибавят легкости в общении с ними. Они по-прежнему будут иметь обо всем собственное мнение, а годы опыта лишь прибавят ему веса, так что скорее всего они будут в десять раз более убеждены, что знают, что надо делать, лучше, чем ты. Или чем я. – Она сделала большое усилие, чтобы ее голос не прозвучал резко; и, без сомнения, Бергитте ощутила это усилие. По крайней мере поток ярости, текущий по узам, внезапно уменьшился. Он был всего лишь подавлен, а не ушел совсем, – Бергитте нравилось, когда на нее заглядывались мужчины, но она очень не любила, когда кто-либо обвинял ее в том, что она пытается привлечь их внимание, – но все равно, она знала, как опасно для них обеих дать своим эмоциям слишком большую волю.

Дайлин принялась прихлебывать свое вино, по-прежнему изучая Бергитте. Лишь горстка людей знала правду, которую Бергитте так отчаянно хотела держать в секрете, и Дайлин не входила в их число. Однако Бергитте была достаточно небрежна – обмолвка здесь, обмолвка там, – чтобы внушить той уверенность, что некая тайна скрывается за ее голубыми глазами. Лишь Свет знает, что Дайлин может подумать, если разгадает загадку. В любом случае, эти двое были различны как вода и масло. Они могли бы затеять спор даже о том, где верх, а где низ, – не говоря уже обо всем остальном. На этот раз Дай-лин, очевидно, решила, что она выиграла по всем статьям.