Лазаревскому, в Большой Морской, в доме графа Уварова.

126. Г.Н. ЧЕСТАХОВСКОМУ *

[15—18 мая 1858, Петербург.]

Грыцю!

Если хотите увидеть старого Щепкина, актера, и будет время, то приходите в 7 часов к Лазаревскому.

Т. Шевченко

127. Г.П. ГАЛАГАНУ*

1858,

мая, 27 [Петербург}.

Друже мой единый!

Может прибредет в Сокиринцы этот добрый человек и художник очень способный, то ты, мой друже богу милый, приветливо прими его. Он умный, добрый и любит наш народ и наш край. А зовут его Иван Иванович Соколов. Целую тебя трижды и твою пани и твоего маленького Павлуся. Извини, что пишу мало, ей-богу, некогда. Оставайся здоров, пусть тебе бог помогает во всем добром. Иногда вспоминай искреннего твоего

Т. Шевченка.

На обороте: Высокоблагородному Григорию Павловичу Галагану, Прилукского уезда, село Сокиринцы.

128. И. А. УСКОВУ

Июля, 4, 1858 [Петербург].

Многоуважаемый Ираклий Александрович! Наконец, я добрался до Петербурга и до заветного

Павловска. Но Павловск, увы, не обещает ничего хорошего. Три раза в продолжение одной недели побывал я в Павловске и три раза стучался напрасно у дверей нашего честного и вдобавок высокоблагородного комиссионера. Он никого не принимает, потому что к нему, кроме заимодавцев, никто не заходит. О пребывании моем в Петербурге он узнал от генерала Бюрно, с которым я встретился в Павловске же и имел неосторожность рассказать ему о сделанном мне вами поручении. А он, как ловкий шарлатан, смекнул делом и не велел меня принимать. А случайно где-то встретившись с Маркевичем, уверял его, что он зимним путем еще выслал вам отличнейший фотографический аппарат со всеми принадлежностями, даже много лишнего выслал. Подлец! и вдобавок неловкий.

Доверенность ваша не по форме написана, и Михайло Матвеевич говорит, что она не может иметь никакой силы. Попробуйте написать его матери, она живет в Павловске вместе с ним в собственном доме. За успех ручаться нельзя, а попробовать можно.

Посылка ваша сегодня же отправляется, кажется вы получите все требуемое исправно и лучшего свойства, я посылаю вам «Губернские очерки», письма и вашу доверенность, а вы мне пришлите две черные мерлушки, чем премного обяжете, и адресуйте вашу посылку на имя Лазаревского Михайла Матвеевича.

В Питере мне хорошо, пока квартирую я в самой Академии, товарищи художники меня полюбили, а бесчисленные земляки меня просто на руках носят. Одним словом, я совершенно счастлив. Как-то вы там поживаете? Что мои великие друзья поделывают? Наденька, я думаю, уже бегает, а Наташа читает. А басен Крылова все-таки не издают с порядочными картинками. Посылаю вам свой плохой портрет, снятый с натуры в Петербурге. Каков ваш сад? Нынешнее лето у вас должно быть много винограду и абрикосов.

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Агафье Емельяновне, целую от всего сердца моих больших друзей и остаюсь уважающий вас

Т. Шевченко.

Кланяюсь Бажановым, Жуйковым и старому волоките Мостовскому.

129. С. Т. АКСАКОВУ

Чтимый и глубокоуважаемый Сергей Тимофеевич! Сердечно благодарен вам за ваше искренно благо

родное письмо. Вы мне сказали то, о чем я сам давным-давно думал, но, не знаю почему, не решался сказать, а вы сказали, и я трижды вам благодарен за ваше искреннее, прямое слово, оно осветило мне дорогу, по которой я шел ощупью. Теперь думаю отложить всякое писание в сторону и заняться исключительно гравюрою, называемой аквафорта, образчик которой вам посылаю. Не осудите, чем богат, тем и рад. Этим не новым способом гравирования у нас никто не занимается, и мне пришлось делать опыты без посторонней помощи. Это мучительно трудно. Но слава богу, первый шаг сделан. Теперь пойду смелее и быстрее, и к будущей выставке надеюсь сделать что-нибудь посерьезнее и оконченнее. А кстати о выставке. В Академии выставлена теперь картина Иванова, о которой было много и писано и говорено; и наделала синица шуму, а моря не зажгла. Вялое, сухое произведение. Повторился Овербек в самом непривлекательном виде. Жаль, что это случилось с Ивановым, а не с каким-нибудь немцем, немцу бы это было к лицу. Бедный автор не выдержал приговора товарищей, умер, мир его трудолюбивой душе.

Посылаю моему великому другу невеликое новорожденное стихотворение и прошу его, чтобы он прочитал его вам на досуге. Сегодня принимаюсь за новую доску, которой хочу передать одно из произведений великого Рембрандта.

Прощайте, глубокоуважаемый Сергей Тимофеевич. Трижды целую вас и дом ваш. Не забывайте искреннего вашего

Т. Шевченка.

1858,

15 июля [Петербург].

На обороте: Высокоблагородному Сергею Тимофеевичу Аксакову.

130. М.С. ЩЕПКИНУ*

Ноября, 13, 1858 г. [Петербург]. Друже мой единый!

Как настоящий вол, впрягся я в работу — сплю на этюдах: из натурного класса и не выхожу,— так некогда, так некогда, что если бы не безденежье проклятое, то некогда было бы и написать тебе, мой друже единый, ту небольшую цыдулу! Будь добр, вырви ты у К[окор]ева как-нибудь эти сто рублей и пришли мне. «Гугенотов» не на что послушать,— прямо беда! Запродал я было свои сочинения книгопродавцу Кожанчикову за 2000 рублей (да уж такое мое счастье) ,— вместо денег я только облизался. И то, что я только облизался, и заставило меня побеспокоить тебя этою цыдулою.

Посылаю тебе через художника Раева один экземпляр моей последней гравюры: не удивляйся — какая вышла. Если не будешь случайно у графа Алексея Сергеевича Уварова, так нарочно побывай у него и поблагодари за меня: гравюра эта напечатана на его деньги, спасибо ему! Поклонись В[арваре] Н[иколаевне] Р[епни]ной и приветствуй М. А. Максимовича. Сергея Тимофеевича тоже. Старуху свою и детей и внучат тоже. Бабста и Кетчера тоже, и всех, кого увидишь из моих знакомых, тоже.

Оставайся здоров, мой друже единый! Иногда вспоминай упорного молчальника, искреннего твоего

Т. Шевченка.

Адресуй: в С.-Петербург, на Большой Морской, дом графа Уварова. Его высокоблагородию Михаилу Матвеевичу Лазаревскому.

Кланяются тебе граф и графиня Толстые.

131. М.А. МАКСИМОВИЧУ*

22 ноября 1858 г., С.-Петербург.

Спасибо вам, мой искренний, мой единый земляче, за ваше почтенное письмо, которое я читаю, удивляюсь и не могу наудивляться: почему бы это мне, скажите пожалуйста, со своими стихами плыть по суше, яко по морю, под этим парусом! Олег я, что ли, не дай бог, или кто? «Парус» в своем объявлении перечислил всю славянскую братию, а про нас и не вспомнил, спасибо ему. Мы уж, видите ли, чересчур близкие родичи. Когда наш отец горел, их отец руки грел. Не прийдется мне давать под парус свои стихи и того ради, что парус сей надувает заступник сиятельного князя, любителя березовой каши. Может, это и пристало московской натуре, но