Пока Мозли кланялся, почти распластываясь на узорном паркете, секретарь рискнул чуть улыбнуться, но сразу оставил попытки. Секретарю показалось, что шеи коснулась намыленная веревка виселицы – тут не до улыбок.

– Сэр Мозли, – заговорил секретарь деревянным от страха голосом, – вы, вероятно, готовы дать его величеству полный отчет.

Мозли рад был нарушить молчание. Он кашлянул, не позволил себе осмотреть великолепное помещение, щеголявшее обоями, занавесями и обивкой густо-зеленого оттенка со щедрым добавлением позолоты. Нет, сэр Мозли нашел в себе достаточно мужества, чтобы взглянуть прямо в острые королевские глазки. Он повторил перед королем отчет главного йомена, делая паузы лишь для того, чтобы секретарь успевал переводить.

Король не сводил с Мозли пронзительного взгляда. В покоях, подобно грозовым тучам, сгущался монарший гнев. Шевелились только языки пламени в камине да губы секретаря.

Король почти выплюнул какую-то фразу по-французски. В тоне чувствовалось отвращение.

– Его величество требует прогнать взашей всех пятерых йоменов, попустительством коих свершен побег из Тауэра.

Сэр Мозли подумал о семьях злополучных йоменов, каковые семьи вынужден был обречь нищете. Может, удастся устроить ребят на другую службу. Особенно жаль терять Хью, главного йомена. Он порядочный человек, с уважением относится к узникам. Король выплюнул еще несколько слов, которые сэру Мозли не перевели. Мозли мысленно сложил года увольняемых йоменов. Получилось почти сто лет. Сто лет безукоризненной службы честных и опытных стражей!

Никто из пятерых не заслуживал увольнения. Леди Нитсдейл измыслила план, до которого и мужчина не додумался бы; план, простой до комичности. Йоменов ввела в заблуждение мнимая беспомощность графини. С виду сдержанная, глубоко скрывающая эмоции, леди Нитсдейл ни намека не дала на собственное хитроумие. Кто бы подумал, что в этой хрупкой, болезненной женщине скрыты такие возможности! А ведь его, Мозли, мог бы насторожить тот факт, что графиня предприняла путешествие из шотландского Приграничья, да еще в такую пору, когда энергии практически любого мужчины хватило бы максимум до ближайшего постоялого двора.

Сейчас, думая о графине, сэр Мозли чувствовал даже некую гордость. Да и кто бы не восхитился этой женщиной, обманувшей короля, который обошелся с ней столь грубо?

Король закончил инструктировать секретаря. Мозли откашлялся.

– Прошу вас, сообщите его величеству, что я также прошу отставки.

Король удивил Мозли, обратившись непосредственно к нему, причем по-английски.

– В этом нет нужды, – сказал он мягким голосом, несообразным с сердитым выражением лица.

Если сия монаршая милость была для Мозли неожиданной, последовавшие монаршие слова окончательно сбили с толку незадачливого лорда-коменданта.

– Лучшее, что мог сделать человек в положении Нитсдейла, – продолжал король по-английски, делая долгие паузы между словами, – это сбежать.

Король отвернулся, а Мозли, повинуясь жесту секретаря, поспешил прочь из покоев.

– Боюсь, к супруге преступного графа его величество не проявляет такой снисходительности.

– Графиня поступила как вернейшая и преданнейшая из жен. Другое дело, что не у всякой жены достало бы мужества и смекалки на такой поступок.

– Верно, – согласился секретарь равнодушным тоном. Они двигались по длинным коридорам к главному выходу из дворца. – И тем не менее графиня задела гордость его величества, не говоря уже о том, что изрядно скомпрометировала его в глазах двора.

Мозли вздохнул.

– Я уверен, графиня хотела только привлечь к себе монаршее внимание.

– И вполне преуспела. Помимо монаршего внимания, графиня завоевала сочувствие почти всех придворных, каковое сочувствие имеет оборотную сторону – недовольство правителем. Впрочем, побег Нитсдейла избавил его величество от большой проблемы. – На лице секретаря появилась – и не сразу исчезла – грустная улыбка. – Я не шучу. Некто слышал слова короля: дескать, графиня оказала ему огромную услугу, каких не оказывала ни одна женщина в христианском мире. Подозреваю, что казнь мужа оскорбленной женщины ослабила бы популярность его величества, и без того не слишком высокую.

Мозли снова вздохнул. К черту монарший гнев, направленный не столько на доверчивых йоменов, сколько на прелестную хрупкую валлийку, чья любовь к мужу вынудила ее рискнуть абсолютно всем! Король, похоже, разделяет мнение и своего секретаря, и сэра Мозли – лучшим решением проблемы было бегство Нитсдейла.

– Знаю, вам следует дождаться официальной бумаги, сэр Мозли, однако хочу сообщить уже сейчас: лорды Уиддрингтон, Нэрн и Карнуорт удостоились королевского снисхождения. Его величество уже подписал приказы о помиловании.

Мозли издал невольный вздох облегчения.

– А что насчет Кенмура и Дервентуотера? – с надеждой спросил он.

Секретарь качнул головой.

– Увы, для этих двоих помилования не будет. Не было бы его и для Нитсдейла. Надеюсь, прозорливый граф уже плывет во Францию, к своим обожаемым католикам, – ибо за его голову назначено внушительное вознаграждение.

Мозли быстро забыл о графе – в конце концов, тот спасен. Если у жены его достало смекалки, чтобы вызволить супруга из самой неприступной английской крепости, провести под носом у целого отряда йоменов, уж конечно, она сумеет и дальше обеспечивать графу безопасность.

Нет, грустные мысли лорда-коменданта были теперь с двумя оставшимися узниками, которым предстояло принять жестокую смерть. Дервентуотер почти не сомневался, что его помилуют. Он – англичанин, а не шотландец; сказочно богат и очень влиятелен. Уж наверное, думал Дервентуотер, королю он нужнее живым, его новоиспеченная преданность пригодится на северных рубежах.

– Надо будет сказать лорду Дервентуотеру, чтоб готовил предсмертную речь, – пробормотал Мозли на выходе из дворца. – Не думаю, что он уже взялся за это дело.

Секретарь пожал плечами.

– Казнь назначена на сегодня, на десять утра.

Мозли кивнул. Оставалось пять часов.

* * *

Стражники явились заранее, ходили кругами, балагурили со зрителями, удерживали толпу на положенном расстоянии от эшафота. К нему вел коридор, завешанный черной тканью – чтобы смертников никто не видел на их самом долгом пути.

Джейн отвела глаза от зловещего коридора, стала смотреть на эшафот, также затянутый черной саржей. Доски настила терпеливо дожидались своих жертв, в то время как вокруг нарастало волнение. Скоро все внимание собравшихся сконцентрируется на эшафоте. Чтобы убить время, Джейн представляла эшафот разумным существом, ухмыляющимся при виде узника, который не спешит рухнуть на колени.

Начался очередной приступ тошноты. Просить Уильяма избавить ее от зрелища было бесполезно. Джейн могла сколько угодно симулировать обморок или биться в истерике, могла даже выбежать из каморки – ее всюду, при любых обстоятельствах преследовали бы слова графа: это наш долг, мы обязаны смотреть, как станут умирать Дервентуотер и Кенмур.