— Келлхус… — ошеломленно повторил он.

— Что Келлхус?

— Он говорит, что Старый Закон отменен, что люди наконец готовы к новому Закону…

Слова из катехизиса Завета пришли к нему непрошеными, горя жаром истины, пройдя невредимыми через горнило обмана. «Потеряешь душу, но зато приобретешь мир…»

— Подумай, — продолжал он. — Если колдовство больше не считается кощунством, то… — Пусть считает так, сказал он себе. Может быть, это даже ее… охладит. — То почему тогда ты должна считать его таковым?

Он с удивлением заметил, что остановился и не идет дальше, что стоит, раздираемый чувствами, и смотрит на женщину, чье происхождение бередило в нем столько сердечных мук и чье бессовестное упрямство поставило все под угрозу. Последний из Шкуродеров прошел мимо них, бросая через плечо недоумевающие взгляды, потому что охотники и мулы уходили за пределы его света. Через несколько мгновений они остались вдвоем. Вокруг громоздились куски базальта, расстилались целые поля пыли, белели кости, которые века сделали легкими, как уголь. Свет Клирика сошелся в точку, и экспедиция растаяла до плывущей по воздуху процессии блестящих шлемов и устало колышущихся теней.

Тишина обступила их так же плотно, как темнота.

— Я всегда знала, что что-то… не так, — тихо проговорила Мимара. — Я хочу сказать, я читала, читала, все, что попадалось мне под руку о колдовстве и о Метке. И нигде, ни разу не упоминалось о том, что вижу я. Я думала, это потому, что все так… непредсказуемо, что ли, когда я вижу… добро зла. Но когда я вижу, оно горит, оно такое… Оно поражает меня глубже, чем в любой другой момент. Слишком глубоко, чтобы принимать его как должное, чтобы никто не оставил об этом никаких записей… Я знала, что тут что-то другое. Что-то наверняка не так!

Сначала ее появление, теперь это. У нее было Око Судии — она видела не только колдовство, но и проклятие, которое это колдовство предвещало… Подумать только, а он-то возомнил, что шлюха-судьба оставит его в покое!

— А теперь ты говоришь, — неуверенно начала она, — что я — своего рода… доказательство? — Она неуверенно нахмурилась, как человек, к которому приходят неожиданные открытия. — Доказательство того, что мой отчим… лжет?

Она была права… какое еще нужно доказательство ему, Друзу Ахкеймиону? В ту ночь двадцать лет назад, накануне окончательной триумфальной победы в Первой Священной войне, скюльвендский вождь все ему рассказал, предоставил ему все мыслимые доказательства, достаточно, чтобы десятилетия подпитывать острую ненависть — достаточно, чтобы привести этих охотников к их гибели. Анасуримбор Келлхус был дунианином, а дуниан не интересует ничего, кроме власти. Разумеется, он лжет.

А вот из-за нее волшебник трепетал. Она обладала Оком Судии!

Он подумал о том, как они занимались любовью, какие низкие страсти управляли ими. Холодный пот пропитал кожу и шерсть под котомкой. Ахкеймион чувствовал, что сострадание намертво прилипло к его лицу, оттого что, глядя на нее нынешнюю — бледный образ ее матери, маленькая фигурка в беловатом свете, — он видел уготованные ей страдания.

— Сейчас у нас есть более неотложные заботы, — ответил он, совладав с голосом.

— То есть Клирик, — ответила она, и ее маленькие ручки сжались в слабые кулачки. Она глядела на него с целеустремленной сосредоточенностью, свидетельствовавшей о том, что у нее иные интересы. Он понимал, что скоро она начнет приставать к нему с вопросами, вопросами безжалостными, и надо будет хорошо подумать, какие ответы можно, а какие нельзя давать.

— Да, — сказал он и потянул ее за локоть догонять остальных. — Инкариол. — Сколько людей постоянно занимаются тем, что управляют мыслями других, почему же для него это всегда такие мучения? — Судя по его Метке, он очень стар… старше, чем ты можешь себе вообразить. А значит, он не просто маг-квуйя, но ишрой, из благородного сословия нелюдей…

Он чувствовал нотку фальши, которая пристала к его голосу, как холодная монетка к липкой ладони. Он мысленно обругал себя идиотом и попытался поймать взгляд Мимары в надежде, что искренность его лица передаст то, что не смогли передать слова. Сейчас их больше всего должно волновать, сможет ли Блуждающий провести их через эти заброшенные коридоры. То, что Ахкеймион использует охотников для иной цели… Да ведь любые слова, в конце концов, — просто средство осуществления своей цели.

— Значит, он ишрой, и тогда… — проговорила Мимара. Судя по взволнованному голосу, Мимара чувствовала что-то неладное. И когда он успел завести ее во мрак своих дум?

— Такие личности, Мимара, не могут просто затеряться в закоулках истории. А о той истории, которую я не прожил через Сесватху, я много раз читал. Мойтураля, Хосутиля, Шимбора — всех человеческих переводчиков и всех хронистов нелюдей. Уверяю тебя, никакого упоминания об Инкариоле нет нигде, даже в их собственной «Яме годов»…

Вопреки его желанию, в голосе звучало все больше фальшивых неуверенных ноток.

Сейчас ее взгляд, устремленный вперед, как стрела, двигался за светом Клирика и горсткой людей и навьюченных животных, бредущих под этим светом. С того места, где стояли они с Мимарой, казалось, что Шкуродеры нашаривают дорогу на поверхности бескрайней пустоты. Временами между ними проглядывали небольшие участки пола, вспыхивали на свету бесцветными ровными площадками и тотчас же гасли во взбитой ногами пыли и неспешном движении расплывающихся в сумраке ног.

То место, где кончалась твердая почва, они уже миновали.

— Это самое Око Судии, — сказала Мимара с равнодушной покорностью. — Это ведь проклятие? Несчастье…

Много лет прошло с тех пор, как он в последний раз испытывал это чувство: не просто ощущение, что происходит очень многое и слишком быстро, но что в этом движении кроется некий ужасный замысел, как будто все это — нелюдь, Капитан, тот мертвый охотник, а теперь и Мимара — как отрезанные щупальца осьминогов, которых они с отцом бывало вытаскивали из Менеанорского моря: части единого целого, запутавшиеся в тенетах необычной Судьбы.

На происходящее всегда влияют те или иные внешние обстоятельства, но иногда они окружают со всех сторон, многослойные, как эта гора, и такие же темные. Сердце забилось о провисшие лямки заплечной котомки.

— Легенды, — ответил он. — Не более того.

— Но ты их все читал, — сказала она звонким язвительным голосом.

Он поднял шишковатую руку, призывая Мимару молчать, и кивком указал на промежуток темноты, отделявший их от остальной части экспедиции. Из удаляющегося светлого пятна выделилась фигура, которая на какой-то причудливый момент показалась постаревшей обезьяной, одетой в поношенную человеческую одежду…

Это был Сарл. Он ждал их, один в темноте, и улыбался так, что губы уходили куда-то к ушам.

— Так-так-так, — воскликнул он голосом, напоминавшим звук надтреснутой флейты. Даже в темноте он щурился.

— Мы потом поговорим, — сказал Ахкеймион Мимаре, взяв ее за локоть. Девушка нахмурилась и, забыв об осторожности, посмотрела на сержанта с неприкрытой яростью. Хотя Сарл стоял на расстоянии нескольких шагов, он наверняка заметил, что она рассержена.