— Госпожа профессор? — Он наконец отвел взгляд от инструментов.

Его глаза казались мутными, как будто он только что проснулся и еще не совсем сориентировался в окружающей реальности.

— Больше электричества! Электрического тока, ты, идиот бездарный! — прошипела профессорша. — И такой балбес посмел утверждать, что изучал медицину? Курам на смех! Надо было нанять мою племянницу, эту фантазерку Мэри Шелли! Ты что, хочешь уничтожить труд всей моей жизни?

— Это наш труд, госпожа профессор, — попытался возразить Максимилиан, но женщина перебила его, раздраженно взмахнув рукой.

— Чепуха! Единственное, что ты сделал, так это поставил этот бесполезный котел с кислотой. — Она указала на большую емкость, подвешенную к потолку прямо над цилиндром. — И он нам даже не понадобится. Все идет по плану, как я и рассчитывала. А ты все боишься, что что-то пойдет не так. Нет, он будет жить, Максимилиан. Жить!

Сжав кулаки, юноша воздержался от резких словечек, уже вертевшихся у него на языке.

— Хорошо, госпожа профессор. Больше электричества, госпожа профессор, — ответил он и после небольшой паузы прошептал: — Посмотрим, что из этого выйдет, старая дура.

Максимилиан подошел к одному из трансформаторов. Его волосы мгновенно встали дыбом — их притягивало к большой катушке, обмотанной медной проволокой. Напряжение было очень большим. Слишком большим! Пятьсот вольт — это еще допустимо, но не более того. Старуха в своем безумии не понимала опасности, которая угрожала им обоим. Он же, Максимилиан, прекрасно это осознавал, но пока помалкивал. Но она обязательно поймет, что происходит, причем довольно скоро.

Юноша осторожно опустил ладони на рубильник, и после поворота стальных катушек электрические разряды превратились в настоящий адский свет. Медная проволока накалилась так, что Максимилиану пришлось отступить на два шага из-за жара. Трансформатор подвергался чудовищным перегрузкам. Если эксперименту суждено увенчаться успехом, то это должно произойти быстро.

Профессорша за его спиной вскрикнула от восторга. Максимилиан оглянулся. Анна Сибелиус, прижав морщинистое лицо к смотровому окошку, в восторге хлопнула ладонью по металлической оболочке цилиндра.

— Его мышцы реагируют! — захлебывающимся голосом закричала она, подняв голову. — Увеличь напряжение, Максимилиан, увеличь напряжение!

— Это невозможно! Вы что, хотите, чтобы все тут взлетело на воздух? — Максимилиан решительным шагом вернулся к лестнице.

Нет уж, в этот раз он не будет поддаваться, не такой ценой.

Анна Сибелиус опешила от изумления. Терпеть возражения этого… дилетанта? Ну уж нет! Но тут она наткнулась на взгляд юноши, и ее мания величия отступила. Глаза Максимилиана были холодными, и в них светилась решимость.

— Ну, тогда… — Она попыталась придумать что-нибудь другое. — Глицерин! Принеси мне глицерин, да побыстрее! На полке, в центральном шкафу.

Она обвела своими рыбьими глазами инструменты, в то время как Максимилиан поспешно пересек лабораторию и подошел к шкафу. Сибелиус, не отдавая себе отчета, шептала: «Сто двадцать градусов… выше температура не поднимется… вентиль, мне нужно открыть вентиль…»

Звон бьющегося стекла отвлек Анну от мыслей. Увидев, что ее ассистент склонился над осколками бутылки, упавшей на пол, она вскрикнула от охватившего ее ужаса:

— Глицерин! Ты, дурак, что…

— Нет, это не глицерин, — перебил ее Максимилиан. — Это соседняя бутылка.

Анна Сибелиус побледнела. Ее губы дрогнули, и она не смогла произнести ни слова.

— Это он? — монотонным голосом выговорила она. Мышцы на ее лице подергивались. — Ты что, выпустил… его… Ты…

Замявшись, Максимилиан склонился над осколками и, не заметив, что порезался об острое стекло, поднял этикетку. Облегченно вздохнув, он покачал головой.

— Это калиевый щелок. Просто щелочь.

Госпожа профессор Сибелиус отерла грязным рукавом халата пот со лба. Ее колени так дрожали, что она едва смогла удержаться на лестнице.

— Всего лишь щелочь, — прерывисто произнесла она и замолчала. Потребовалось некоторое время, чтобы к ней вернулась ее привычная насмешливость. — Проклятый идиот! — рявкнула старуха. — Ты чуть было все не испортил! А теперь неси сюда глицерин, живо!

Взяв банку с глицерином, Максимилиан взглянул на зеленую матовую бутылку, ставшую их проклятием. На этикетке, рядом с черепом, где виднелись старые полустершиеся буквы, было написано лишь одно слово: КОБОЛЬД.[15]

Вначале была боль. Тупая боль, не сосредоточенная в каком-то участке тела. Она была повсюду, ноющая, пульсирующая в рваном ритме. И все же это было первое проявление его существования, первое ощущение, возвысившее его над мертвой материей, над землей и камнями.

Затем был свет. Яркий, мерцающий свет, пробивавшийся сквозь его закрытые веки и ранивший сетчатку. Этот свет лишь усиливал его муку…

И наконец, чувства. Ощущение, что у него есть тело, что он может шевелиться. Но это чувство было свойственно и любой амебе, этой примитивнейшей из всех форм жизни. Ему не хватало главного — разума.

Он еще не полностью очнулся, но его полуразложившийся мертвый мозг, ведомый инстинктом, присущим каждому созданию, уже начал посылать в тело слабые импульсы. Его мышцы, сшитые ниткой, были слабыми, а движения медленными и неловкими. Воля существа еще не восстала из царства тьмы, душа и тело пока не объединились.

Болезненный удар прошел по его огромному телу. Молний вокруг стало больше, все мышцы напряглись. А потом… у него забилось сердце. Один удар, за которым последовала долгая пауза. Затем второй… третий. Его легкие, распухшие от спирта, в котором они хранились несколько дней, раздулись от первого болезненного вдоха. По его венам потекла смесь крови и запретных эссенций, наполняя мертвые органы новой ужасной жизнью.

Несколько минут пробужденный мозг собирался с силами, а затем отдал свой первый приказ.

И вот… его веки поднялись!

— Он жив! — Этот крик заглушил шум трансформаторов, эхом отразившись от стен подвала.

Профессор Сибелиус горящими глазами уставилась на содержимое стального цилиндра, а ее тонкие пальцы заскользили по ржавым запорам смотрового окошка.

— Он жив, Максимилиан! Я это доказала! Я оживила мертвую материю! — Женщина задыхалась от возбуждения. — Я была права! Он жив!

Запоры на окошке щелкнули. Пары глицерина поднимались вверх, блестящими каплями оседая на внутренней поверхности цилиндра. Анна Сибелиус дрожащими руками открыла последнюю защелку и подняла стекло. Оттуда вырвался горячий воздух, и у профессорши на секунду перехватило дыхание от едкого запаха селитры и серы. Закашлявшись, Сибелиус отвернулась, разгоняя рукой густые клубы дыма. Не дожидаясь, пока запах выветрится, она задержала дыхание и склонилась вперед.