— Не плачь, — шептал он, поглаживая мою спину. — Не плачь, маленькая моя.

— Саша, я так … так …тебя лю…

— Молчи! Нет! — оборвал он меня жестко. — Не смей.

Он зарылся пальцами в мои волосы. Запретив произнести заветные слова, доказывающие мое настоящее чувство к нему, я не знала, как этому относиться. Но склонялась больше к тому, что остается только смириться.

Простояв несколько минут в одном положении, пока я окончательно не успокоилась, Саша отступил.

— Прости, — он убрал мои волосы с лица. — Я и так как мог держал себя в руках. Я чуть не разнес твою кухню к чертям собачьим, представляя, что за урод посмел тебе подарить цветы, и что у вас с ним было.

— Все нормально, — глаза опухли совсем.

— Я поеду, хорошо?

— Да, — кивнула, пытаясь улыбнуться.

На прощание Саша коснулся моих губ нежным поцелуем.

— Завтра созвонимся, — сказал он и вышел из кухни.

Я стояла, не шелохнувшись, возле стены, тупо рассматривая растекшуюся лужицу воды около стола, пока не захлопнулась входная дверь. И только тогда я смогла отлипнуть от обоев и сесть на стул. Я вся потом покрылась от того, как Саша буйствовал, прекрасно осознавая, что он приревновал меня, демонстрируя свое собственническое поведение. И это только цветы, из — за которых он потерял рассудок. А, если причина была бы посущественнее? Вытерла пол и ушла в комнату. Как только моя голова коснулась подушки, я намертво вырубилась.

Встала с разбитой головой. Кое — как привела себя в порядок, затолкнула в себя кружку кофе и, переодевшись в джинсы, светлую рубашку и кеды, вышла на улицу. На улице предвещался пасмурный день.

Екатерина Ивановна была уже на месте. Критично посмотрев на мой немного потрепанный, заспанный вид, хмыкнула себе под нос, переодеваясь в белый халат.

— Здравствуй, Мария! Тебе не кажется, что ты ведешь себя нагло, приходя в таком виде. Да по тебе видно, что ты пила всю ночь. Как ты собираешься работать в таком ужасном состоянии?

— Доброе утро, Екатерина Ивановна! Как бы сей факт вас не должен волновать, — чуть ли не фыркнула я, безразлично реагируя на ее недовольство.

— Конечно. Почему бы и нет? Тебя же по знакомству сюда устроили. Можно вытворять все что угодно.

— Да когда же вы от меня отстанете? — громко высказывала свое возмущение. Екатерина Ивановна опешила сразу от моего тона. — Вечно докапываетесь, брюзжите. Что вам от меня надо? Работайте. Я вам совершенно не мешаю. У вас проблемы?

— Какие еще проблемы? — пробурчала она, включая компьютер.

— Я не знаю. Но вам, смотрю, доставляет удовольствие проезжаться по моей личности.

— Не надо придумывать глупости. Ты сама так себя ведешь. То перегаром от тебя несет, то ты спишь на работе.

— Да вам какая разница? — не выдержала ее очередного обвинения. — Я выполняю свою работу на сто процентов и не прогуливаю. Вам самой это не надоело? И заметьте, работа фармацевта не высокооплачиваемая, чтобы зубами за нее держаться. Так что прекратите меня уличать в моем знакомстве.

Екатерине Ивановне, видимо, не нашлось, что ответить. Она молча занялась своими делами. Надеюсь, это последний наш неприятный разговор.

Мой рабочий день пролетал незаметно, постоянно сменяясь потоком людей, заходящих в аптеку. Я никак не могла дождаться вечера, чтобы заехать к Саше. Днем он позвонил, сказав, что задержится еще дольше в сервисе, а я не стала настаивать на визите к себе, ему нужно выспаться от очередной бессонной ночи. Поэтому, я запланировала к нему сама заглянуть, а затем, если повезет, зайти к Марго. Что у нее там происходит?

После работы посетила ближайший супермаркет — купить продуктов домой, да и парням что — нибудь перекусить, все равно приготовить ничего не успею. Положив в корзинку банку консервированной фасоли в томате, которую я обожала, почувствовала, что кто — то меня коснулся сзади. Обернувшись, наткнулась взглядом на тележку, которая нахально тыкалась мне в ноги. Посмотрев на хозяина тележки, я ахнула.

— Рома, что с твоей губой?

— Ничего, — весело пожал он плечами. — Просто разбита немного. Привет.

— Немного? Она у тебя распухла, — подошла к нему ближе рассмотреть ее. — Ты чем — нибудь обрабатывал?

— Да по хрен. Так пройдет.

— Кто тебя так приложил?

— Кто? — вдруг засмеялся он. — Тот, кто под утро скинул меня с кровати и зарядил в торец.

— Саша? — не верила я. — Он с ума сошел? Мы же с ним поговорили вчера.

Саша не простил ему цветов. Да еще спящего друга ударил.

— А! — махнул он. — Ну это же Саша! Правда, я подофигел, когда меня молча спихнули на пол и вмочили в челюсть, после поясняя, что я охреневший олень. И это я мягко выразился еще.

— Кошмар! — понуро ответила я. — Я же сказала тебе, не нужно было. Все равно они валяются теперь на улице.

— Ха-ха-ха, — заржал он, придерживая разбитую губу. — Он их выкинул?

— Да. Жалко так. А мне подарил горшок с фиалкой.

— Ха — ха — ха, — не унимался он. — Хоть на него хватило фантазии.

— Блин, да не смешно, Рома! — укорила его. — Такой синяк, да еще перед днем рождения.

— Зато первый мой день рождения с разбитой губой.

— Очень весело, — сморщилась я. — Сейчас зайдем в аптеку. Мазь быстро вылечит.

— Успокойся, Марусь.

— Нет, не успокоюсь. А ты не на работе сегодня?

— На работе. Заехал за пельменями нам с Саней.

— Я тут тоже кое — что прикупила для вас. Как раз хотела ехать к вам.

— Заботливая ты наша! — Рома похлопал меня по плечу.

— Вот скажи, в твоей большой тележке лежат только пельмени. Зачем, спрашивается, ты брал ее? Мог же и корзинку взять, — не знаю, зачем к этому придралась.

— Скажу по секрету, — Рома склонился к моему уху, посмотрев по сторонам, лишь бы никто не услышал. — У меня болезнь.

— Болезнь? — серьезно спросила я.

— Ага. Называется тележкомания. Я даже могу маленькую булочку положить в тележку и получать нереальное удовольствие, катая ее по магазину.

Пока я переваривала им сказанное, он снова засмеялся.

— Да, Рома! — хохотнула я, толкая его в плечо. — Я же поверила.

— Я вижу, — веселился он. — Лень было тащить, вот и взял тележку.

— Шутник. Пошли на кассу. Вот тебе, тележкоман, — положила свою корзинку ему в довесок. — Вези давай.

— Как скажите, леди, — подмигнул он мне.

Уже сидя в его машине, я собственноручно обрабатывала его поврежденную губу, зная, что сам он ничего делать не будет, только закинет тюбик в дальний угол. Рома дернулся.