От камина сухой жар и багровые сполохи по всему залу, Фрида с помощью служанок как раз с трудом вылезает из кадушки с горячей водой. Сердце защемило, когда увидел, какая она маленькая и жалобная. Тонкие руки, как палочки, тонкие ноги, шея, как стебелек, только волосы стали как будто еще гуще и длиннее, и теперь жалко ее шейку, что держит такую тяжесть.

Служанки торопливо убирали воду с ее худющего тельца, чуть не плачут. Леция держит наготове подобранное для Фриды платье, подбородок дрожит, в глазах слезы.

– Господи, – вырвалось у меня невольное. – Они тебя что, месяц там держали?

Фрида прошептала тихо:

– Три месяца.

– Господи, – повторил я потрясенно. – И ты все это время не сдавалась?

– Да, ваша милость…

– Ну да, если бы призналась, сожгли бы давно, как раскаявшуюся грешницу. Какой же ты стойкий оловянный солдатик, малышка!

Я сам помог ей влезть в платье, оно повисло на ней, как на огородном пугале. Служанки смотрят на меня опасливо и с надеждой. Все уже знают, что я вырвал ее из цепких лап инквизиции, а такое не проходит даром даже знатным сеньорам.

– Я ее увезу, – пообещал я. – Никто из здешних не достанет. А там не позволю обидеть.

– Ой, ваша милость, век будем за вас Богу молиться! Я отмахнулся:

– Ладно, идите. А ты, цыпленок, лезь под одеяло. Здесь везде дует, замок какой-то дырявый.

Фрида торопливо забралась под толстую перину. Я видел, что и там вздрагивает. На столике три блюда с самыми изысканными яствами, но незаметно, чтобы Фрида что-то клевала.

Меч я оставил у изголовья, медленно вышел в коридор. Язычки светильников сильно наклонило в одну сторону. Трепещут пугливо, сквозняки гуляют снова, воздух слишком уж прохладный. Со двора доносятся хриплые грубые голоса. Я выглянул в окно, что-то тоскливо и тревожно. Да, я феодал, давно уже феодал, пора бы и привыкнуть. Но феодал – это взрослый человек, который распоряжается не только собой, но и другими.

Теперь вопрос на засыпку: смог бы мальчик, каким я был, гордиться таким мужчиной, какой я сейчас? Или я все еще не мужчина, а вечный мальчик, за которого решали родители, школа, универ, армия, шеф на службе, газеты, телевидение, общественное мнение?..

На ходу одеваясь потеплее, я сбежал по лестнице и проскочил через холл во двор. Воздух теплый, словно не холодный декабрь, а март или даже апрель, а солнце почти по-весеннему яркое и слепящее.

Зайчик весело заржал, видя меня в конюшне. Я обнял его теплую голову, поцеловал, он дохнул в ухо сухим прогретым воздухом. Двери распахнулись, там опасливо выглядывают конюхи. Я вскочил в седло и, пригибаясь, чтобы не вылететь от удара в притолоку, вылетел во двор.

– Отлучусь в каменоломню, – объяснил Гунтеру. – Бобика не отпускайте, пусть и дальше кур гоняет.

– Да как его не отпустить, – взмолился Гунтер. – Разве его кто удержит?

Я улыбнулся.

– Ну, вообще-то я велел ему ждать в замке. Это я так, на всякий случай. Чтоб напомнили ему, если что. Отец Ульфилла в самом деле ломает камень в одиночку?

– Вы не поверите, но он… в самом деле там. Я вздохнул:

– Поверю. Кстати, как дела в Амило и Вердене? Гунтер бодро отрапортовал:

– Отлично, сэр Ричард!.. В Амило все в руках леди Гервены, бывшей жены сэра Одноглазого. Она и при нем занималась хозяйством, а теперь так вовсе развернулась. Хозяйственная женщина!..

– А в Вердене? Он ухмыльнулся.

– Вы сами поручили отцу Ульфилле… при моем общем руководстве, понятно, особо заняться Верденом. Ну там церковь восстановить, часовни, священника отыскать… Вот он и взял все в свои руки.

– Не все, – сказал Ульман ревниво.

– Ну да, все рыцарии люди с оружием подчиняются тебе, -согласился Гунтер добродушно, – однако изотца Ульфиллы такой хозяйственник получился…

– Умелый? – удивился я.

Гунтер снова ухмыльнулся, уже шире.

– Да как сказать. Где умения недостает, там берет напором. Крестьяне по его призыву стену лбами проломят!.. Проповедник из него мощный.

Я снова вздохнул, на груди как будто лежит массивная могильная глыба.

– Хуже того, он прав.

Уже две недели, как говорят, здесь погода солнечная, в небе ни облачка, так что снег постепенно осел сам по себе, кое-где покрылся корочкой наста, а укатанные санями дороги чернеют, словно там уже тает.

Солнце лсейчас яркое, лучи бьют в стены каменоломни под прямым углом. Я издали буквально ощутил, как прогреваются камни. Снег в карьере растаял, разве что гнездится в щелях и ямах. На южной стороне копошится человеческая фигурка. Я всмотрелся, охнул: на солнце блестит потная спина, худая и жилистая, остро торчат позвонки, а лопатки ходят под кожей, как широкие лезвия ножей, едва не прорывая. Отец Ульфилла обнажился до пояса, только штаны на нем меховые, да обувь зимняя, но все-таки среди зимы сбросить даже рубаху… гм… вот это энтузиазм.

Я подъехал ближе, отец Ульфилла, не замечая меня, с кряхтением кантовал четырехугольную глыбу. Она не поддавалась, он боролся со всем усердием, страшно вздувая жилы на худом теле, сопел, шипел сквозь стиснутые зубы, постанывал, но каждый раз заставлял ее поддаться, уступить.

Оставив Зайчика наверху, я спустился в карьер, выбрал среди отколотых камней уже отесанный, попробовал катить, потом сумел поднять и, держа обеими руками у груди, понес.

Отец Ульфилла как раз переводил дыхание. Из-за шума в ушах не сразу услышал мои шаги. Я прошел мимо, ноги уже подгибаются от натуги, выронил глыбу к тем трем, которые ждут очереди на укладку. Когда обернулся, отец Ульфилла, тяжело дыша, смотрел злыми глазами.

– Приветствую, – сказал я миролюбиво. – Благослови, отче.

Он прошипел:

– Пусть в аду тебя благословляют! Я покачал головой:

– Отец Ульфилла, это тяжкий грех – отказать в благословении.

– Ты не нуждаешься в нем, – отрубил он. – Не говоря уже о том, что пришел не за благословением. Что ты хочешь сказать в оправдание, Антихрист?

Я вздохнул. Этот деревенский попик на диво умен, прозорлив и, хуже всего, честен. А каким затурканным казался в первые дни.

– Отец Ульфилла, – произнес я кротко, – разве, убив продавшего душу дьяволу Галантлара, я не совершил благое для церкви дело? Разве вы не получили возможность проповедовать, учить, вести и наставлять? Он покачал головой, в глазах горел злой огонь.

– Один сатанист убил другого, – сказал он непримиримо. -Что здесь удивительного?.. Вы все и между собой грызетесь… Стало еще хуже.

– Чем же?

– На смену явному сатанисту пришел скрытый, – заявил он. – Думаешь, меня обманет то, что принес камень к подножию монастыря?