Разговор с самого начала обрел форму недомолвок как со стороны Ирода, так и Клеопатры, и оставался таким все дни ее визита в Иудею. Афенион же, этот верный евнух и раб Клеопатры, неотлучно находился рядом с царицей, с нескрываемой ненавистью глядя на Ирода.

Единственным человеком, которого обрадовал приезд Клеопатры, была Александра. Она всюду сопровождала царицу, познакомила ее со своими детьми Аристовулом и Мариамной, заставила Аристовула облачиться в наряд первосвященника и все тараторила без умолку:

– Не правда ли, эта одежда очень к лицу моему сыну? А как ты нашла мою дочь? Не правда ли, она необыкновенно хороша собой? Согласись, Клеопатра, в моих детях чувствуется порода!

– О да! – соглашалась Клеопатра. – Они рождены для того, чтобы царствовать над Иудеей.

Двусмысленность слов Клеопатры не осталась незамеченной со стороны Ирода, но проскочила мимо внимания Александры.

– Моя дочь уже царица! – простодушно воскликнула она. – А Аристовул теперь первосвященник – эта должность по своей значимости ничуть не уступает царской. Разве я не права, Ирод? Ты не представляешь, царица, как я благодарна моему зятю за оказанную мне честь.

– Твой зять, подруга, – сказала Клеопатра, – вообще большой мастер по оказанию чести не одной только тебе. Очень большой мастер! Так что благодарной ему должны быть не одна ты.

– Кто же еще? – не поняла Александра.

– Твои дети, – нашлась что ответить Клеопатра, а у Афениона, стоящего за ее спиной в полном вооружении, побелели косточки пальцев, сжимавшие рукоять вложенного в ножны меча.

После официального обеда, устроенного в честь египетской царица, Ирод и Клеопатра уединились для конфиденциального разговора, предусмотренного международным протоколом. При этом разговоре присутствовали со стороны Клеопатры Афенион, на чем настояла сама царица, со стороны Ирода первый министр его правительства и хранитель печати Птолемей. Чтобы Афенион не понял ничего из того, о чем беседуют царствующие особы, Ирод предложил вести речь на арамейском языке, благо Клеопатра свободно им владела, как владела множеством других языков.

Разговор начала Клеопатра, игнорируя Птолемея – грека, как и она, по происхождению.

– В твоей внешности, Ирод, – сказала она, – тоже чувствуется порода.

– Благодарю тебя, – ответил Ирод, не желая дальше развивать эту тему.

– Ты не хочешь знать, что я имею в виду под словом порода?

– Не хочу.

– А зря. Я бы сказала тебе, что со времени нашей последней встречи ты совсем поседел, но стал при этом выглядеть не как мудрый старец, а как заправский уличный хулиган. Я с детства испытываю слабость к уличным хулиганам и бандитам. Они меня заводят. Тебе Антоний говорил об этом?

– Нет, не говорил. Как, кстати, поживает мой друг?

– Твой друг немного приболел и потому не смог приехать со мной. Но он написал тебе письмо, которое я захватила с собой. Поскольку я так и так собралась посетить Иудею и мою подругу, то подумала, почему бы не оказать твоему другу эту маленькую любезность? Письмо меня не слишком обременило.

Клеопатра протянула Ироду свиток, который не был даже запечатан. Ирод прочитал письмо. Антоний в свойственной ему шутливой манере просил Ирода уступить Клеопатре часть Аравии, признавшей над собой власть Ирода, и Иерихон с его окрестностями, где растут лучшие во всей Иудее финиковые пальмы. «Клеопатра обожает финики, – писал Антоний, – а ты, насколько мне известно, абсолютно равнодушен к сладкому. Вот я и подумал: зачем тебе пальмы и, тем более, чужая земля, когда у тебя своих забот по горло? Пусть уж ты переложишь часть своей головной боли на прелестную головку Клеопатры, тем более, что с передачей ей части Аравии и Иерихона с его пальмами вся ответственность за поддержание мира между Иудеей и Аравией ляжет на ее плечи, которые не менее прелестны, чем ее головка».

Ирод свернул письмо Антония. Не скрепленное его печатью, оно представляло собой не что иное, как послание одного частного лица другому частному лицу, и этому другому частному лицу предоставлялась полная свобода в принятии решения, последовать ли ему совету друга или отклонить его.

Клеопатра, внимательно наблюдавшая за реакцией Ирода во время чтения письма Антония и не обнаружив в нем ничего, что могло бы выдать его чувства, спросила:

– Что мне передать твоему другу?

– Что тебе придется объявить мне войну, прежде чем ты овладеешь хотя бы пядью моей земли или частью Аравии.

И без того некрасивое лицо Клеопатры стало еще неприятней из-за отразившейся на нем злости.

– Ты невнимательно прочитал послание самого могущественного человека Рима, который сделал тебя царем, – сказала она.

– Ошибаешься, царица: я внимательно прочитал письмо моего друга и самого могущественного римлянина.

– И тем не менее смеешь ослушаться приказа Антония?

– Смею. Впрочем, если ты не хочешь воевать со мной и в то же время настаиваешь на включении части Аравии и Иерихона с окрестностями в состав Египта, мы можем поступить проще.

– Это как же?

– Мы заключим договор. В этом договоре в первом пункте будет сказано, что ты получаешь часть Аравии и Иерихон с окрестностями, о чем просит меня Антоний, на какой-то достаточно длительный срок, скажем, на десять лет. Тебя устроят десять лет?

– Продолжай. Ты сказал о первом пункте договора. А что будет сказано во втором?

– Во втором пункте будет сказано, что я беру у тебя в аренду интересующие тебя земли на эти десять лет. Согласна?

– Меня не устраивает обозначенный тобой срок в десять лет.

– Заключим договор на тридцать лет. Срок вполне достаточный, чтобы удовлетворить твой аппетит.

– На пятьдесят лет. Через пятьдесят лет, я надеюсь, твои кости давно истлеют в могиле.

– Как знать, дорогая Клеопатра, как знать. Но я готов заключить с тобой договор на пятьдесят лет.

– Остается выяснить, какую сумму ты собираешься предложить мне за аренду моихтерриторий?

– Назови эту сумму сама.

– На меньшее, чем двести талантов в год, я не соглашусь.

Ирод улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Клеопатра.

– Я вспомнил нашу последнюю с тобой встречу в Египте, – сказал Ирод. – Когда мне понадобился корабль, на котором я намеревался добраться до Рима, ты сказала: «За сто талантов найдутся самоубийцы, которые согласятся доставить тебя в Италию». С тех пор ставки выросли? Ты не представляешь, какая талантливая торговка из тебя могла бы получиться! К несчастью, ты стала царицей. Но я согласен с названной тобою суммой в двести талантов и распоряжусь, чтобы за время, которое ты намерена провести здесь в качестве гостьи моей тещи, договор между нашими странами был подготовлен.

8