− Иди, я следом, − сумрачно сдвинув брови, приказал напарник Абу.

Теперь все решали секунды.

Пассажиры уже толклись у закрытой двери, придерживаемой рассеянно поглядывающим на летное поле служащим, дожидавшимся команды открыть проход; Абу, вставив в нагрудный карман прищепку со служебным пропуском, подошел к нему, согнутым пальцем постучав в стекло; тот улыбнулся, признав сослуживца, и пропустил его в коридор.

Абу успел отшагать двадцать шагов, оглянувшись, увидел хлынувшую следом толпу, а затем, загодя приготовленным ключом, открыл тающуюся в стене дверь, ведущую в техническое помещение, юркнув в него.

Он оставил маленькую щелочку, наблюдая сквозь нее, как мимо проходят беспечные люди, следующие, возможно, на страшную смерть. Вот мелькнуло сосредоточенное лицо террориста, несущего знакомый кейс, а вот и другой, − раскрасневшийся и досадливо покусывающий губы от промаха, допущенного с этим нелепым ножом…

Абу подумал, что похож на быка-провокатора, выращиваемого на чикагских бойнях. Быку надлежало вести за собой путаными коридорами испуганное стадо, доверяющее ему, старожилу, следующему знакомым путем, но путь вел в забойный цех, и когда до него оставались считанные ярды, бык сворачивал в тайный проход, а инерция выносила его собратьев в гибельное пространство.

Проводив взглядом взлетевший самолет, подвальными помещениями он вышел к грузовому лифту, а оттуда поднялся в зал прилета и проследовал к пандусу, тут же остановив подъехавшее такси.

Когда первый самолет врезался в башню торгового центра, все хитрости Дика и Хабибуллы открылись ему: ни один из самолетов не должен был возвратиться на посадочную полосу.

Лайнер, следующий рейсом девяносто три, упал в Пенсильвании.

Кто знает, может, пистолет, направленный на ретивого пассажира, разродился всего лишь беспомощным щелчком бойка, после чего люди кинулись на фанатиков? Но что стало причиной катастрофы? Завязавшаяся борьба и сутолока, перевернувшая «Боинг»? Или успехи противоборства смельчаков спровоцировали смертоносный сигнал с земли на рацию-бомбу?

Абу так и не смог отдать себе отчета, что же заставило его оставить в кейсе эту проклятую рацию? Ведь пусть смутно, однако им понималось, что именно она стирала все следы и корни утонченного злодеяния. Одним из которых был он, Абу. Но в этом случае парадоксально совпали интересы всех сторон и, в первую очередь, его самого.

Абу Камиль остался жив, умерев для всех. То, что он спасся, принеся в жертву десятки иных жизней, сознавалось им холодно и отстраненно. Отныне он презирал и ненавидел подлую и расчетливую Америку со всеми ее алчными и гнусными обитателями. Он был готов безоглядно служить ей, а с ним обошлись, как с куском туалетной бумаги. Америка отняла у него все, даже себя самого. Но зато Абу обрел веру в Аллаха, и понял его промысел. Аллах простил и спас его. Ради чего? Ради простой и ясной цели: мести неверным. Теперь Абу станет его слугой и карающим мечом. И его личный террор будет неподвластен никому. Ни пронизанным паутиной секретных западных служб когортам Аль-Каиды, ни вездесущим ЦРУ и Моссаду, ни правителям, ни денежным мешкам.

Он не будет торопиться, он запасется терпением, создав свою схему борьбы, чей итог не власть, и не деньги, а уничтожение зла. У него существуют и собственные счеты с теми, кто желал стереть его, однако они не противоречат избранному пути. Он жестоко и непримиримо разберется с теми, кто скоро пойдет войной на его родину и земли собратьев по вере. А пока растворится в провинции, устроившись скромным служащим, к примеру, на атомную станцию.

Никто не проникнет в мысли одиночки, некоего Алижона Карамамбаева, так он теперь именуется.

Прощай, прошлая жизнь. Прощай, Мариам.

Я с трудом отходил от контузии, полученной при аварии в Лос-Анджелесе. Дышать было трудно, переломанные ребра не давали покоя, постоянно клонило в сон, но громадный синяк, раскинувшийся как лиловое море по правой стороне туловища, постепенно желтел, уменьшаясь в зловещих границах, и я даже позволил себе поездку в Нью-Йорк, встретившись там с Алисой.

Секс больше напоминал физкультурно-оздоровительную процедуру для глубокого инвалида, хотя верная подружка справилась с задачей крайне деликатно и сочувственно.

Я рассказал ей о разговоре с Праттом. То, что наша связь отныне раскрыта, явилось для нее ужасающей новостью. Хорошо, мне хватило ума поведать ей об этом после постельных утех, иначе бы пыл ее значительно, уверен, поубавился.

Держать удар она все-таки умела, обошлось без истерик и беспомощных реплик.

− У меня тоже есть новости, − привстав с постели, сказала она. − Мы не спим с ним уже два месяца. Нет, он приветлив, нет ни единого намека на отчужденность… Ссылается, кстати, на какую-то терапию, угнетающую половую функцию… Якобы лечит сосуды в тибетской клинике, пьет настои из горных трав…

− По-моему, он что-то готовит.

− Теперь полагаю, ты прав. Но кое-что приготовила и я на свою голову. Ты хотел ребенка, милый Генри? − Она с вызовом посмотрела на меня.

− Та-ак… − Я не сумел скрыть озадаченности.

− Нам придется решить это прямо сейчас.

− Я не ошибусь, если скажу, что у тебя существуют собственные соображения…

− Естественно. Я всегда мечтала о ребенке от тебя, и ты это знаешь. Мне он его не простит. Наивные обманы здесь не пройдут. Как, впрочем, и с тобой. Он размажет меня, как мороженое по асфальту. Теперь. Если он покушался на твою жизнь, что останавливает тебя в обеспечении твоей безопасности подобными же действиями? Я читала Толстого, там есть парадоксальная доктрина о непротивлении злу насилием. Но это − философия одного человека. Необремененного обязательствами перед другими. А у тебя их множество, и они составляют твою жизнь. Ее следует защитить, не правда ли? Тем более, сейчас я − на краю гибели. И твое дитя − вместе со мной. Думаю, он разделается со мной в самый ближайший срок.

− Тебе нужно на некоторое время уехать… В путешествие.

Она прильнула ко мне, нежно гладя холеной ладошкой мои ноющие ребра.

− Не беспокойся ни о каких притязаниях, − продолжила она. − Твоя Барбара − святая женщина, и я никогда не посмею посягнуть на ее счастье. Мне будет необходима лишь твоя поддержка в бизнесе, и встречи… От них, надеюсь, ты не открутишься. Хотя бы ближайшие лет пять… Я критична, я продержусь в форме, сколько смогу, а потом стану покупать себе пошлых самцов… Но и тогда ты не дашь в обиду будущий бизнес своего ребенка, это главное.

− Ты умная негодяйка…

− Мог бы выразиться и покрепче. − Она обвила мою ногу своей. Нежная, сильная лиана, наполненная сладким ядом. − Но кто меня сделал такой, великий учитель? И разве я не с тобой? Мы же одно целое…