– И впрямь, она не треплет языком попусту, как другие женщины. Да, все, что она думает про тебя дурного, сразу в лицо тебе и выложит, нет у нее никакой задней мысли.

Некоторое время они постояли в молчании, каждый был занят своими думами; из дома доносились веселые голоса. Но вот парадная дверь вновь распахнулась, оттуда вырвался свет, и хорошо знакомая фигура Болдвуда появилась в ярком проеме; дверь затворилась, и Болдвуд тихонько пошел по дорожке:

– Хозяин… – прошептал один из работников, когда он приблизился к ним. – Давайте помолчим, он скоро воротится в дом. Ему, пожалуй, будет не по вкусу, что мы топчемся здесь.

Болдвуд прошел мимо работников, не замечая их, так как они стояли на полянке в тени кустов. Он остановился, оперся на ворота и глубоко вздохнул. Они услыхали, как он сказал вполголоса:

– Дай бог, чтобы она приехала, а не то этот праздник будет для меня сущей мукой. О мое сокровище, сокровище мое! Зачем ты заставляешь меня терзаться ожиданьем!

Он говорил сам с собой, но они расслышали каждое слово. Болдвуд замолк, и снова из дома донесся шум. Через несколько минут раздался стук колес легкого экипажа, спускавшегося с холма. Подъехав, он остановился у ворот. Болдвуд бросился к дверям, распахнул их, и в полосе света стало видно, что по дорожке идет Батшеба.

Болдвуд подавил свое волнение и сдержанно приветствовал ее; работники услыхали ее легкий смех и извинения. Он пропустил ее в дом, и дверь захлопнулась.

– Боже милостивый, мне и невдомек, что с ним плохо дело, – сказал один из работников. – Мне думалось, эта блажь давно с него соскочила.

– Плохо же ты знаешь хозяина, – заметил Сэмуэй.

– Упаси бог, чтобы он узнал, что мы все слыхали, – проговорил третий.

– Жалко, что мы сразу не сказали ему про эти толки, – продолжал первый, явно встревоженный. – Может стрястись невесть какая беда. Бедняга мистер Болдвуд, солоно ему придется! Чтоб этому Трою!.. Прости меня, господи, за этакое пожелание! Вот уж негодяй! Ишь какие штуки преподносит разнесчастной жене! Все пошло прахом в Уэзербери, с тех пор как он сюда пожаловал. Мне даже неохота в дом заходить. Заглянем-ка сперва на минутку к Уоррену, а, друзья?

Сэмуэй, Толл и Смолбери решили завернуть к Уоррену и вышли за ворота, а остальные направились к дому. Вскоре трое приятелей приблизились к солодовне; свернув с дороги, они прошли по фруктовому саду. Оконце светилось, как всегда. Сэмуэй немного опередил остальных. Внезапно он замер на месте и прошептал, обернувшись к спутникам:

– Тсс! Гляньте-ка!

Свет из оконца не растекался, как обычно, по увитой плющом стене, его заслонял какой-то предмет, находившийся у самого стекла. То была голова человека.

– Подойдем-ка поближе, – шепнул Сэмуэй, и они двинулись вперед на цыпочках. Теперь уже не было сомнений: это был Трой. Он стоял, прижавшись лицом к стеклу, и заглядывал в домик. Он не только подсматривал, но и с любопытством прислушивался к происходившему там разговору, они узнали голос Оука и солодовника.

– Это он в ее честь закатил пир, разве не так? – прошамкал старик. – Хоть он и говорит, мол, праздную рождество.

– Не знаю, право, – отозвался Оук.

– Так уж оно и есть. Дивлюсь я на фермера Болдвуда. Надо же было ему в его годы совсем потерять голову из-за женщины! А она-то и не глядит на него.

Узнав Троя, приятели все так же бесшумно двинулись назад, шагая по фруктовому саду. Судьба Батшебы вот-вот должна была решиться: кругом только и толковали что о ней. Отойдя подальше, все трое непроизвольно остановились.

– Во мне все так и перевернулось, как я его увидал, – проговорил Толл, переводя дыхание.

– И у меня тоже, – подхватил Сэмуэй. – Как же нам теперь быть?

– Да наше ли это дело? – с сомнением пробормотал Смолбери.

– А как же не наше! Этакое дело всякого касается! – заявил Сэмуэй. – Ясно как день, хозяин сбит с толку, да и ей-то невдомек, и надобно сейчас же им сказать. Лейбен, ты лучше нас ее знаешь, пошел бы ты да потолковал с ней.

– Не гожусь я на такое дело, – взволнованно сказал Лейбен. – Мне думается, что уж если кому идти, то Уильяму. Потому как он старший.

– Не стану я в это встревать! – отрезал Смолбери. – Дело-то больно кляузное. Вот увидите, он сам к ней вот-вот нагрянет!

– Кто его знает! Ступай-ка ты, Лейбен.

– Что делать, уж пойду, – скрепя сердце согласился Толл. – А что мне сказать-то?

– Ты только вызови хозяина.

– Ну нет. Не стану я говорить с мистером Болдвудом. Ежели кому скажу, то только хозяйке.

– Делай как знаешь, – отозвался Сэмуэй.

Лейбен подошел к дверям. Когда он их распахнул, шум и гул голосов выплеснулся наружу, как волна, набегающая на берег – празднество происходило тут же, в холле, – и перешел в глухой рокот, едва дверь захлопнулась. Приятели напряженно ждали, глядя, как темные вершины деревьев покачиваются в небе и временами вздрагивают под легким ветерком; казалось, их интересовала эта картина, но на самом деле им было не до нее. Один из них принялся шагать взад и вперед, но вскоре остановился, почувствовав, что теперь не до прогулок.

– Думается, за это время Лейбен уже мог бы повидать хозяйку, – прервал молчание Смолбери. – Видно, она не пожелала с ним говорить.

Дверь отворилась. Из дома вышел Толл и направился к товарищам.

– Ну что? – спросили оба разом,

– Мне так и не пришлось вызвать ее, – запинаясь, пробормотал Толл. – Все стараются веселиться, да что-то у них не клеится, хотя есть все, что душе угодно. У меня, ей-богу, не хватило духу окатить их холодной водой, хоть убей – не пойду на это!

– Знаете что, войдемте-ка мы все вместе, – мрачно сказал Сэмуэй, – может, я улучу минутку и перекинусь словечком с хозяином.

Все трое вошли в холл; это просторное помещение было убрано для приема гостей. Наконец начались танцы. Батшеба колебалась, не зная, оставаться ли ей или уйти; еще совсем недавно она была молоденькой девушкой, а теперь приходилось напускать на себя степенность, и это ее тяготило. По временам ей казалось, что никак не следовало приезжать сюда, потом ей приходило в голову, что это было бы очень жестоко с ее стороны. Наконец Батшеба выбрала нечто среднее, сказав себе, что пробудет около часа и незаметно ускользнет; с самого начала она твердо решила не танцевать, не петь и вообще не принимать участия в празднестве, оставаясь лишь зрительницей.

Когда намеченный ею час прошел в болтовне и разглядывании гостей, Батшеба шепнула Лидди, чтобы та не спешила уходить, а сама пошла одеваться в небольшую гостиную, украшенную, как и холл, падубом и плющом и ярко освещенную.

Комната была пуста, но не прошло и минуты, как появился хозяин дома.

– Миссис Трой, надеюсь, вы не уезжаете? – сказал он. – Праздник только что начинается.