не имела, кто такой Джон Леннон. «Мне было знакомо название группы «Битлз» и имя Ринго, потому что его было легко запомнить[732]. Я никогда не читала о поп-музыке в журналах или газетах и не смотрела музыкальных передач по телевизору. Мне просто в голову не приходило», — рассказывала она одному журналисту. Когда Джон пришел в галерею накануне вернисажа, Йоко «подумала: «Что он тут делает? Я же просила до открытия никого не пускать». Я немного разозлилась на него, но была так занята, что не стала жаловаться и поднимать шум… Я тогда не понимала, кто такой Джон». Она годами твердит, что предполагаемый статус Джона ее нисколько не впечатлял: «Когда я узнала, мне было плевать. Я же из мира искусства, а там к битлам относились так, ну, знаете… К тому же он пришел в костюме. Выглядел таким обычным». Биографу Джона, Филипу Норману, она вообще рассказывала, что выяснила, кто такой Джон, лишь когда он покинул здание: «Я спустилась вниз к студентам, которые нам помогали, и один из них сказал: «Это был Джон Леннон, один из битлов». Я ответила: «Правда, что ли? Не знала»».

Другие вспоминают те события совершенно иначе. Битловед Джонатан Гульд рассудительно замечает: «Мало какие ее высказывания вызовут такое же недоверие, как заявление, что, когда Джон Данбар познакомил ее с Джоном Ленноном, она понятия не имела, кто это такой». Альберт Голдман, как и следовало ожидать, выражает свое недоверие с бóльшим пылом: «Джон Леннон и Йоко Оно… свел отнюдь не случай, но безудержное стремление Кокса продвинуть их с Йоко совместную карьеру».

Аллан Капроу вспоминает, что еще до отъезда в Лондон Йоко на удивление хорошо разбиралась в битлах, а значит, наверняка узнала бы их лидера. По словам Тони Брамвелла, Йоко предупредила Данбара: «Джон Леннон сказал, что, наверное, придет на выставку. Устрой для него закрытый показ. Он же миллионер, вдруг да купит что-нибудь». Данбар отмечает, что Йоко не зазывала Джона, но определенно готовилась к его приходу: «Йоко не хотела показывать экспозицию до официального открытия выставки. Но мы сказали: «Он же битл. У него прорва денег. Вдруг да купит что-нибудь»».

Вполне вероятно, что самому Джону нравилось думать, будто Йоко не знала, кто он такой. Вот уже три года его восхваляли повсюду, и равнодушное отношение он воспринял, как порыв студеного ветра в туманный день: «И вот ищу я что-нибудь эдакое, ну, сами знаете, а тут такая штука, «Молоток и гвозди». Доска, с нее на цепи свисает молоток, а внизу банка с гвоздями. Я спросил: «Можно гвоздь забить?» — а Йоко сказала: «Нет». Тут Джон Данбар быстро отвел ее в угол и говорит: «Вообще-то, он миллионер. Знаешь, кто это?» Она понятия не имела, кто я такой. Короче, подходит ко мне и говорит: «Пять шиллингов, будьте добры!» А я ей: «Я заплачу воображаемые пять шиллингов и забью воображаемый гвоздь». — «Договорились», — ответила она».

В некотором роде это напоминает встречу герцога и герцогини Виндзорских тридцатью годами ранее. В своих мемуарах герцог вспоминает, как обратился к Уоллис Симпсон на званом ужине и спросил, не скучает ли она, американка в Англии, по центральному отоплению.

«— Прошу прощения, сэр, но вы меня разочаровали.

— Каким же образом?

— Всякая американка, приезжающая в Англию, слышит этот вопрос. От принца Уэльского я ожидала чего-то более оригинального».

От подобной резкости у него, привыкшего к лести, на миг замерло сердце. Его покорила эта дважды замужняя американка. Эти два предложения одинаково применимы и к герцогу, и к Джону. «Со дня нашей встречи, — сказал последний, — она требовала равного времени, равного пространства и равных прав. — И добавил: — Она показала мне, что значит быть битлом Элвисом в окружении подхалимов и угодников, которые стремятся сохранить положение дел. Она заявила мне: «Ты голый». Прежде никто не смел мне такого говорить. У нас отношения учителя и ученика… Она — учитель, я — ученик».

Барри Майлз был свидетелем тому, что затем произошло в галерее «Индика». «Йоко взяла Джона под руку и повела его по галерее, объясняя свои творения, а когда он собрался уходить, попросила взять ее с собой, хотя тут же присутствовал Тони Кокс. Джон не спал три дня и собирался домой в «Кенвуд», так что вежливо отказал ей, залез в свой тонированный «мини-купер-SS» с шофером и умчался прочь».

Шофер Джона, Лес Энтони, дожидался снаружи, однако это не помешало ему развернуть перед Альбертом Голдманом рентгеновскую панораму случившегося: «Йоко взглянула на Джона и тут же прилипла к нему, как магнитная мина… Она водила его по выставке, повиснув у него на руке и без умолку чирикая писклявым птичьим голоском, пока он не сбежал».

В следующие дни и недели Йоко Оно, вовсю пользуясь доверчивостью британских СМИ, убедила их, что она — одна из самых известных художников Нью-Йорка и Японии, что это она, а не ее первый супруг, училась у Джона Кейджа и что выступала она в Карнеги-Холле, а не в примыкающем к нему поэтическом театрике. Газеты рады были цитировать все ее высказывания, ведь заголовки получались такими громкими, а статьи — пикантными. Никто не обращал внимания на то, что ее работы странным образом повторяют творения других художников: подобно Христо[733], она обернула брезентом львов на Трафальгарской площади; подобно Уорхолу[734], выпустила фильм о трехстах шестидесяти голых задницах (без всяких фантазий назвав его «Неоконченный фильм № 4»). И в довершение всего заявила, что расстроена столь широким признанием. «Я презирала себя за то, с каким уважением относятся к моему творчеству, за то, какая я необычная и уникальная», — вспоминала она.

Вскоре после выставки в галерее «Индика» Йоко явилась в офис «Битлз», но Джона там не застала. Зато на месте оказался Ринго, и Йоко, взяв его в оборот, начала рассказывать о своей жизненной философии и искусстве. К несчастью, Ринго ни слова не понял и бежал от нее со всех ног. Рассуждай она яснее и о более приземленных вещах, вполне возможно, что мы говорили бы сейчас о Ринго и Йоко, а для конверта «Two Virgins» нагишом позировал бы Ринго, а не Джон. Или он все-таки настоял бы на одежде? И в поэзии Йоко тоже ощущалось бы влияние Ринго:

Поднимайся с грузом на холм.

Только недолго, иначе надорвешь спину.

Присядь у причала.

Смотри, как танцуют чайки.

А если подберутся слишком близко