Шарко и бровью не повел. Любой психиатр и любой полицейский сказал бы: чтобы выдержать допрос, надо отрицать все, только отрицать и взвешивать каждое слово. Например, сейчас ни в коем случае нельзя спросить: «А что за доказательство?»

– Я его не убивал.

Маньян открыл свою толстенную папку, позаботившись о том, чтобы Шарко не мог увидеть ее содержимого. Комиссар, глядя на его старания, усмехнулся:

– Ну и что у тебя там? Пачка чистой бумаги?

Маньян вынул из папки фотографию и положил на стол перед Шарко.

– Ну да, все чисто, только это не бумага. Ну-ка глянь.

Шарко поколебался. Он мог бы заупрямиться, мог бы отказаться от сотрудничества, но решил подчиниться обстоятельствам. Совершенно очевидно, что с момента задержания Маньян предлагает ему поединок. Им обоим известны правила дуэли, им обоим известно, что по истечении сорока восьми часов кто-то из них окажется в этой дуэли победителем.

Но когда Шарко бросил взгляд на снимок, он изменился в лице и невольно вздрогнул. Ему стало не только тревожно, но и страшно, очень страшно. У него осталось единственное желание: заорать, завопить в голос. Настала очередь усмехнуться допрашивающему:

– Вижу, на этот раз это о чем-то тебе говорит?

Шарко сжал за спиной кулаки.

– Ты мне показываешь трупы двух девочек в ванне, черт бы тебя подрал!

Маньян выпустил клуб дыма, окруживший его зловещей аурой.

– Припоминаешь, как мы первый раз говорили о Фредерике Юро в моем кабинете? Это было в минувший понедельник.

– Знаю, что в минувший понедельник.

– Почему ты не сказал, что эти девочки были близнецами?

Шарко прекрасно помнил апокалиптическую картину далекого воскресного утра 2001 года: маленькие голые тела, абсолютно одинаковые, головы погружены в ванну… Он старался не показывать, что волнуется, не поддаваться на провокацию, но чувствовал, что нервы могут сдать в любой момент. Маньян нащупал его слабое место, еще минута, надавит на него и… Так, ступив на ногу с поврежденным коленом, рискуешь порвать сухожилия. «Выдержать, – сказал себе комиссар, – главное – выдержать, больше ничего от тебя не требуется».

– А зачем бы я должен был об этом говорить? Разве это так уж важно? Ты что, серьезно думаешь, что это поможет тебе поймать убийцу? Понять не могу, чего ты так зациклился на этом деле…

Маньян повернул фотографию так, что она постоянно находилась в поле зрения допрашиваемого, пытка становилась все мучительнее.

– Смотри, смотри на них! Хорошенькие беленькие десятилетние двойняшки. Их собственный отец засунул их головами в воду, обеих одновременно. Давай-ка представь, как это было, ну! Картинка ни о чем тебе не напоминает?

Шарко почувствовал, что в голове у него гудит, словно в лесу перед бурей. Постепенно гул оформлялся в слова: у нас есть доказательство того, что ты убил Фредерика Юро.

Маньян же потихоньку разворачивал свою версию:

– Вернемся на год назад. Август две тысячи девятого. Ты флиртуешь с коллегой из Лилля, Люси Энебель, очаровательной блондиночкой, донельзя соблазнительной. Тебя можно было бы поздравить.

– А пошел бы ты…

– У блондиночки было двое детей – восьмилетние девочки-двойняшки. Девочек похитили, пока ты убалтывал их маму на пляже.

Он перемежал фразы долгими паузами, внимательно следя за лицом комиссара.

– Первое тело нашли пять дней спустя в лесу – обугленное до такой степени, что даже мать не смогла опознать его сразу. А второе – еще через неделю, в точно таком же состоянии, в доме некоего Грегори Царно. То есть восемь лет спустя после совершенного Юро убийства близнецов ты столкнулся с аналогичным преступлением. Отличие в том, что на этот раз преступление это затронуло тебя лично. Ох, как сильно затронуло. С ума сойти, до чего жестокой может быть судьба!

Шарко мысленно отгородился от Маньяна. Он сидел неподвижно, будто мраморный, но внутри все кипело. Где Маньян накопал столько подробностей? Как далеко продвинулся, ступив на его личную территорию?

– И с этого дня ты покати лся вниз по наклонной плоскости. Прости-прощай, кабинет в Нантере – ты возвращаешься в уголовку, ко мне. Ты превратился в развалину, ты никак не можешь прийти в себя, ты разгребаешь дерьмо «на земле», потому как ни на что больше не годен. Энебель тебя не простила, ведь в том, что детей похитили, виноват именно ты, это ты в какой-то степени похититель ее детей. И у тебя нет ни малейшей возможности вернуть их матери…

Шарко не мог больше огрызаться. Что говорить? Что делать? Он сидел и с отвращением смотрел на Маньяна, а тот, выпустив новый клуб дыма, сидел и смотрел на него. Лицо этой сволочи было серым, непроницаемым.

– Иногда для того, чтобы отдать одному, приходится взять у другого. Это ты и сделал. Ты взял жизнь. Жизнь человека, который заслуживал того, чтобы гореть в аду. Жизнь, которая показалась тебе эквивалентом жизни Грегори Царно. Ты поступил по закону возмездия: око за око, зуб за зуб.

Шарко вздохнул и встал со стула. Он немного походил по комнате, повертел головой, чтобы размять затекшую шею. Потом остановился перед замершим у двери Леблоном и заглянул ему в глаза:

– Поскольку мы рискуем застрять здесь надолго, не снимешь ли ты с меня наручники?

– Сними, – приказал подчиненному Маньян. – Он знает правила.

Леблон выполнил приказ. Шарко попытался улыбнуться:

– Как это мило с твоей стороны. А не будешь ли так любезен сходить за водой и кофе?

Тот буркнул: «Знай меру!» – и вышел. Маньян тоже встал и, подойдя к зарешеченному окну, стал рассматривать крыши соседних зданий. А когда наконец заговорил снова, вернулся к «доказательствам»:

– Знаешь, этот волосок из брови и ДНК на одежде Юро долго меня преследовали. Такой опытный сыщик, как ты, решив переквалифицироваться в убийцу, не должен был оставить ни волосинки на месте преступления. Ты надел бы шапку, маску, ты принял бы все возможные меры предосторожности…

– Стало быть, ты сам на все вопросы и ответил. Ну и ищи кого-то другого.

– Ты бы все предусмотрел – в том случае, если бы не спешил.

Он резко обернулся и принялся сверлить Шарко взглядом.

– Ты убил, ты – полицейский, значит, что-то там внутри, что-то, находящееся за пределами твоего сознания, нашептывало тебе, будто тебе следует платить долги. Оставить доказательство того, что ты был на месте преступления, было для тебя как, ну, как отпущение грехов. Это словно бы освобождало тебя от наказания, оправдывало – за отсутствием состава преступления. Позволяло думать, что если тебя не поймали, то уж точно не по твоей вине. Тем не менее тебе не хотелось, чтобы это было чересчур легко. Именно по этой причине ты изгадил место преступления в день, когда обнаружили труп. Ты знал, что, поскольку оттуда два шага до Орфевр, тридцать шесть, мы возьмем расследование на себя, и хотел усложнить нам работу, подсунув эту хренотень с ДНК. Скажи, ты бросил там волосок, когда убил Юро или когда сунулся к его телу?