Маньян буравил Шарко глазами. Измотанный комиссар молчал. Молча протянул дрожащую руку, взял со стола стакан с водой, стал медленно, мелкими глотками, пить. Пить было приятно, вода оказалась холодной, как… как тюремная решетка. Конечно, он мог попросить, чтобы ему показали запись на этом сидюке, но разве это не означало бы, что он принял их правила игры, разве это не лишний козырь для них? Любая его реакция, любое его слово учитывается, сейчас все против него.

Он долго смотрел на Маньяна, прикидывая, что делать, и взгляд его остановился на календаре за спиной у бригадира.

И он удержался, не вымолвил слов, уже срывавшихся с языка.

Он откинулся на стуле и принялся в уме высчитывать. Потом прикрыл ладонями лицо.

– Блефуешь, Маньян! Черт бы побрал тебя и твой допрос, в котором что ни слово, то вранье!

На долю секунды бригадир потерял контроль над собой, но этого хватило. Теперь преимущество было у Шарко. Ликуя, он нарочно затянул паузу, чтобы окончательно успокоиться, и спросил:

– Так какого числа, ты сказал, была сделана расшифрованная вами запись?

– Четырнадцатого марта две тысячи седьмого года, но…

Маньян оглянулся, посмотрел, ничего не понимая, на висевший за спиной календарь, а когда его взгляд снова упал на Шарко, комиссар уже стоял, упираясь кулаками в столешницу.

– Прошло три года. И, если мои подсчеты правильны, то четырнадцатого марта была среда. Никогда, никогда я не бывал в больнице по средам. Я ходил туда по понедельникам, иногда по пятницам, если мне назначались две процедуры. Но по средам – никогда! А знаешь почему? Потому что моя жена и дочь погибли в среду, и по средам я навещаю их на кладбище. Идти в среду в больницу, чтобы изгнать из головы девочку, которая напоминает мне мою дочь, было бы попросту абсурдно. Болезнь сделала для меня запретным этот день, понятно? – Шарко усмехнулся. – Ты хотел задавить меня подробностями, сыпал датами, местами, надеялся, что я поверю, будто у тебя и впрямь что-то на меня есть. Только ведь слишком много подробностей значит – ни одной! Ты попался в собственную ловушку, Маньян. У тебя нет никакой видеозаписи, на которой я разговариваю с Юро. Ты ее… ты ее просто придумал! – Шарко сделал три шага назад, он еле держался на ногах. – Сейчас три часа ночи. Двадцать один час ты гноишь меня здесь. Всё. Битве конец. Наверное, можно на этом поставить точку, а?

Маньян с досадой смотрел в потолок. Потом встал, взял со стола диск и выбросил его в мусорную корзину. Потом вернулся к столу, сел, вздохнул, выключил диктофон и громко расхохотался.

– Черт побери! Вот это прокол так прокол!

Он снова встал, повернулся к календарю и звучно хлопнул по нему ладонью.

– Мы ведь не можем обвинить кого-то в убийстве только на основании того, что он оставляет машину на подземной стоянке? А, Шарко?

– Нет, не можем.

– Мне бы только вот что хотелось знать, и это последнее, комиссар. Между нами: как тебе удалось заманить Юро в Венсенский лес, не оставив ни малейшего следа? Ни единого телефонного звонка, ни письма, ни встречи, ни единого свидетеля. Мать твою, как ты это сделал-то?

Шарко пожал плечами:

– Как я мог оставить хоть малейший след, если я никуда Юро не заманивал и не убивал?

Он собирался уже выйти из кабинета, когда Маньян сказал ему вслед:

– Ладно, иди с миром. А я брошу это дело, Шарко. Пускай другие ведут расследование и собирают улики.

– Мне следует сказать тебе спасибо? – остановился комиссар на пороге.

– Только не забудь, о чем я тебя предупредил, – как бы не слыша, продолжал Маньян. – Никто ничего не знает. Прокурор, как и я, действовал втихомолку, ему незачем гнать волну.

– И что?

– А то, что, если ты попробуешь меня прищучить тем, что произошло здесь, жди, что сам окажешься по уши в дерьме, понял? Ну и напоследок, тоже между нами: ей-богу, ты правильно сделал, что укокошил этого психа.

Шарко вернулся в кабинет, забрал свое упакованное в полиэтилен оружие и протянул Маньяну руку. Тот, с широкой улыбкой, протянул свою. Шарко схватил ее, притянул Маньяна к себе, набычился и ударил его головой точно в нос.

Раздавшийся хруст прозвучал как гром.

Вернувшись домой, Шарко кинулся к телефону прослушать сообщения. Их было шесть: Люси из аэропорта, Люси из Манауса, Люси из Сан-Габриела. Тон из обеспокоенного становился паническим, голос – все более далеким. После шестого сообщения комиссар отключил автоответчик и набрал названный Люси номер гостиницы «Кинг лодж». Операторы, ожидание… и вот, спустя пять бесконечных минут, соединение установлено. Шарко почувствовал, как сжимается его сердце: голос Люси был таким слабым, звучал издалека.

– У меня случились тут проблемы, Люси. С Маньяном. Меня задержали, ну и не разрешали тебе позвонить.

– Задержали?! Но ведь…

– Маньян с самого начала искал случая мне насолить, объясню потом, ладно? Прости! Я до того зол на себя за то, что оставил тебя одну. Но сейчас все уже позади, я сажусь в первый же самолет и лечу к тебе. Я хочу быть с тобой, мы должны докапываться до истины вместе. Прошу тебя, Люси, скажи, что дождешься меня!

Люси, одна в холле, стояла в телефонной кабинке, прижимая к уху трубку. Висок ее был заклеен пластырем, голова гудела и кружилась.

– Меня пытались убить, Франк…

– Что-о-о?

– Кто-то пробрался ко мне в номер и запустил в постель огромного ядовитого паука. Говорят, таких здесь видимо-невидимо. Если бы я спала, не было бы ни единого шанса выжить…

Шарко сжал в руке мобильный так, что пальцы побелели. Он метался по комнате взад-вперед, пока не влетел головой в стену.

– Господи! Тебе надо обратиться в полицию, тебе надо…

– В полицию? Этот тип сам был полицейским или военным! Я совершенно не знаю города, вообще не знаю этого мира, но думаю, что обращение в полицию только ухудшит ситуацию. Я же здесь как в вакууме. В отеле я всем сказала, что оставила окно открытым, хотя этого нельзя делать. Категорически. Ну и, когда увидела паука, перепугалась, шарахнулась от него и ударилась головой. Никто ничего не заподозрил.

Люси заметила, что девушка-портье смотрит в ее сторону, отвернулась и заговорила тише:

– Этот чертов ученый-убийца знает, зачем я сюда прилетела, совершенно точно знает. Но каким образом узнал, ума не приложу. Откуда вообще он мог узнать о моем существовании? Правда, я пустила по рукам в толпе возле аэропорта фотографию Евы Лутц, может быть, утечка отсюда. Нет, не знаю. Но как бы там ни было, мою смерть хотели списать на несчастный случай. Это абсолютно очевидно.

Шарко тем временем уже подошел к компьютеру и посмотрел информацию о полетах в Манаус.

– Черт, черт, черт! Ни одного рейса в ближайшие два дня!