Выражение лица Керриган смягчилось.

– Мне очень жаль, Симеон, что договор с алхимиком обошелся тебе так дорого.

– Ну да, сейчас, когда в твой город вот-вот ворвутся монстры, тебе жаль. А раньше что? Ты продала души скожита и горстки алчных мерзавцев, которые за ним последовали, в обмен на беззаботное благоденствие твоих подземелий. Плевал я на твою жалость! Она мне ни к чему. И остров я не покину.

– Что ж, как скажешь. – Она облизнула губы. – Однако же ты взял в плен моих людей. Я приехала за ними.

Симеон ухмыльнулся:

– Ишь ты, хитрая лиса! Тебе всегда и все известно. Кто тебе в этот раз донес?

– Это не имеет значения.

Симеон пожал плечами:

– Тогда плати выкуп и забирай своих корсаров. Деньги-то привезла?

Керриган указала на один из сундуков:

– По пятьсот монет за каждого хватит?

– Вполне.

– У меня есть еще два сундука. В одном – рубины, а в другом изумруды.

Драгоценные камни стоили в десять, а то и в пятнадцать раз больше выкупа, запрошенного за пленных корсаров. Будь Кочан помоложе, его бы обрадовало такое богатство, но сейчас ему было все равно. Оказывается, когда живешь среди постоянного насилия и жестокости, то быстро перестаешь радоваться и удивляться.

– Знаешь, Керриган, когда договариваются о выкупе, то не объясняют, что готовы заплатить больше запрошенного.

– Я готова заплатить больше, но не за моих корсаров, а за пленную королеву. Два сундука самоцветных камней – самый что ни на есть королевский выкуп. Да и тебе выгодно – не придется отправлять гонцов в Папирию, там ведь вдовы и все такое.

Симеон прищурился, расправил плечи:

– А вот теперь мне и правда очень любопытно, кто тебе все это рассказывает. – Он шмыгнул носом. – Может, среди моих людей завелась крыса?

– Ты согласен или нет?

Симеон рассеянно взглянул на небо, улыбнулся чему-то своему.

– Нет, я не дам своего согласия, сколько бы драгоценных камней ты мне ни предлагала. Оказывается, королева – большая умелица. Она быстро разобралась с игрушками алхимика. Так что из моего подземелья она теперь выберется только в последнее плавание.

– Или ей силой помогут оттуда выбраться, – сказала Керриган.

Симеон снова улыбнулся:

– Сколько убийц прячутся на твоем корабле? Пять, шесть десятков?

– Нет.

– Тогда проваливай. – Он наставил на нее палец. – А если вдруг удумаешь подстроить мне какую-то подляну, я мигом перережу глотки твоим корсарам. И мальцу тоже.

Керриган удрученно побарабанила по пряжке своего ремня.

– Ладно, отдай мне только корсаров.

Симеон наблюдал, как Керриган вернулась на корабль, на котором тут же подняли якорь и взяли курс на юг вдоль побережья. Убедившись, что корабль скрылся за мысом, Симеон указал на сундук с золотом.

– Раздели выкуп между людьми, – велел он Хауэллу. – И немедленно удвой караулы.

– Будет исполнено, командир.

– Удвоить караулы? – не удержался Кочан. – А зачем?

– Ты хоть и считаешься у нас великим умником, но туп как пробка. Напряги мозги.

Кочан почесал обрубок правого уха:

– Ну, я не знаю, командир. Наги-душеброды в это время года здесь не появляются, а призрачные мотыльки сюда больше не прилетают.

Симеон вздохнул:

– Хауэлл, научи-ка нашего ученого уму-разуму.

Первый помощник одарил Кочана презрительной золотозубой улыбкой.

– Керриган явилась сюда с выкупом за альмирскую королеву и не намерена уйти с пустыми руками. Раз два сундука драгоценных камней не сработали, она попробует взять пленницу силой.

– В одиночку, что ли? Ты же говорил, что она в бою слаба.

– Нет, сама она в драку не ввяжется, – сказал Симеон. – Но у этой хитрой стервы всегда есть какой-нибудь сильный воин, готовый ради нее пойти на убийство. Вот как я когда-то.

– И кого же она к нам отправит? У нее все корсары – слабаки.

– Если тебя пронзили мечом, то не важно, кто это сделал – слабый или сильный. Так что нам надо быть готовыми к нападению.

Все вернулись на полигон. Кочан хотел незаметно улизнуть, чтобы поправить здоровье картофельной водкой, но его заметил зоркий глаз Симеона.

– Кочан, пойдем-ка со мной.

– Куда?

– В подземелье, к королеве, придурок безухий.

– А, ну да. За шлемом.

– Надо же, сам сообразил, – сказал Симеон. – Рад за тебя.

– Может, ты без меня обойдешься, командир?

– У тебя что, какие-то важные дела наметились?

– Нет… просто… Я с похмелья, а еще мне ссать больно, и вообще… я ее боюсь. Глядит на тебя своими глазищами, холодными, как ледышки… и вид такой надменный… А еще рука эта ее, вся в черных жилах. Как-то это неестественно, командир.

– Ну ты и ссыкло трусливое! Нет уж, ты единственный, кто может разобраться в чертежах алхимика. Вот и проверишь, все ли в порядке со шлемом.

В прошлой жизни, о которой Кочан не любил вспоминать, он был учеником часовщика в Бурз-аль-дуне (правда, недолго, потому что обстоятельства вынудили его свернуть на кривую дорожку), где и выучился читать баларские чертежи.

– Да, я разбираюсь в часовых механизмах, но это вовсе не значит, что мне понятна эта алхимическая фигня. Там все так сложно, будто кто-то собирался построить целый механический мир.

– Всё, не ной! Пойдем быстрее. Может, по дороге наберешься смелости.

Эшлин

Остров Призрачных Мотыльков, полигон

Эшлин наложила последний шов на разрезанную руку, перевязала рану полоской ткани, оторванной от рубахи, и, кривясь от боли, затянула потуже.

Фельгор сглотнул:

– С ума сойти! Ты за неделю себе всю руку расковыряла.

– Так нужно. А еще я починила шлем.

– Тебе больно?

– Да.

Эшлин пошевелила запястьем, привыкая к вживленному магниту, который мерно пульсировал под кожей всякий раз, как напрягались мышцы руки. Внезапно послышался щелчок: в дверной замок вставили ключ-пропуск, штыри со скрипом вышли из пазов, и дверь распахнулась.

В лабораторию вошел Симеон, а следом за ним – безухий пират, от которого воняло так, будто он всю ночь просидел в бочке картофельной водки.