– Вперьед! Ха-ха, это есть гууде! – рявкнул ван дер Грааф, ворочая рулем.

– Вперед! Вперед! – радостно подхватили матросы.

– Вперед, – одними губами шепнула Инесса.

Один я стоял столбом, глазами моргая. Ну, повелись все, вся честная компания! Эх, заразная хворь у Дона Саладо!

Значит, одному мне соображать придется. Ежели повезет, ежели бар проскочим да в море выйдем, сам к рулю стану. А там – курс вест, затем резко на норд, после – на норд-ост…

Дойдем! А в Лиссабоне сгружу всех на берег, ребят нужных разыщу, о работенке подумаю. Ведь и там у Калабрийца друзья имеются!

Но это послезавтра будет – коли в море прорвемся. А пока…

– Восславим же Господа нашего, Иисуса Христа! – продолжал рыцарь, очами сверкая. – Того, Кто путь нам указал, Того, Кто руку над нами простер!

– Славься, славься, Иисусе! – грянуло со всех сторон. – Славься, Господь наш! Стяг Иисусов! Стяг Иисусов!

Похолодел я даже от этого крика. Уж больно серьезно прозвучало – без всяких шуток.

А шкипер башкой мотнул, в руль ручищами вцепился, завел тяжелым басом:

И сам не заметил, как подпевать начал. А ведь и слов даже не знаю – сами собой вроде как рождаются.

И все-таки не прорвались мы!

Сразу я понял, как только Вальманрике, поселок рыбацкий, слева по борту остался. Поглядел я вперед.

Эх!…

Вроде бы как в кости играешь. Кинул – выпало, снова кинул – и опять повезло. Знаешь, что везение вот-вот лопнет, а все одно – ставки удваиваешь. Так я Куло своего, паршивца, у Пепе Одноглазого выиграл. Так то Куло, дурь ушастая!

А я и сам вроде Куло-Задницы. Потому как понимал – не башкой даже, печенкой своей чувствительной – не выпустят. И Супрема не отступится, и дон Фонсека не забудет. Несколько раз порывался шкипера попросить, чтобы к берегу свернул. Хоть бы у Альгабы или возле Кастеляра. Опасно, конечно, но не так все же. Стража королевская там редко бывает, а по суше до Бонанцы добраться можно, там у Косты гнездо прочное, помогут.

Хотел – да так и промолчал. На удачу понадеялся. А зря, выходит!

…Не одна галера, не две – пять! Огромные, черные, смотреть страшно. Грамотно стоят: две у берега, слева и справа, еще две – возле бурунов, где отмель, а одна, большая самая, – посередине, где проход.

Не уйдешь! Слыхал я, находились смельчаки, что по отмели на плоскодонках от стражи уходили. Так ведь на каравелле не прорвешься, да и не подойдешь даже. Ждут!

Поглядел я на рыцаря моего – усмехнулся Дон Саладо:

– Ничего, Начо! Разве не сильнее всего в мире доблесть рыцарская да вера наша христианская?

Не стал я отвечать – на галеру, ту, что на проходе самом стоит, взглянул. Ох, и чудище! Весел по три десятка на каждом борту, мачты в небо упираются, бомбарды рыла свои гадкие на нас уставили…

– Та-а! Вижу! – бодро откликнулся шкипер. – Это не есть гууде. Это есть королевский галер «Санта-Клара»…

Санта-Клара!

Закрыл я глаза. Судьба, Начо! Сказано ведь – от святой Клары смерть мне приключится. И сон был – с кораблем под флагом кастильским. От Супремы ушел, от Эрмандады ушел – а от этого не уйти.

Поздно.

И нечего глаза закрывать!

Грохнула бомбарда, окутался густым дымом черный борт, заплескались над мачтами флажки цветные.

– Нет-нет! – воскликнул ван дер Грааф. – Мы не будем есть стоять на место, мы будем идти вперьед! Та-а!

– Вперед! – крикнул Дон Саладо, кинжал-страдиот из-за пояса выхватывая. – Вперед!

Ударил ветер в паруса, зашумел, стяг с именем Иисусовым развернул.

– Все будет хорошо, Игнасио, – тихо-тихо проговорила Инесса.

…Не своим голосом словно – Ее голосом, Той, что меня не оставить обещала. Или снова чудится мне?

Улыбнулся я, на лобастую поглядел. Ничего, Начо, ничего, Белый Идальго! И хуже умирают!

А черная галера все ближе, ветер флаг королевский колышет, а у борта шлемы блещут, острия пик сверкают. Да только не понадобятся им пики. Вон, бомбарды наводят, фитилями дымят…

Посмотрел я Смерти прямо в рожу, в черные жерла-глаза…

…И словно иные глаза увидел. Глядела мне в лицо Тень Ночная – фра Томазо Торквемада кривил белые губы.

Не уйдешь, Гевара!

И другие глаза – совиные, круглые. Качал головой дон Хуан де Фонсека, о своем лучшем шпионе сожалея.

Не уйдешь, Начо!

И адским пламенем горел взгляд его сиятельства Федерико де Кордова. Горел-смеялся хохотом бесовским. Или ты от С-силы Букв уйти думал, Игнас-сио?

Не уйдешь, не спас-сешься! И других не с-спас-сешь! Ты – Ола! Вс-сесожжение, горелые кос-сти на углях, кровь на алтаре…

Ола! Ола! Ола!

Не уйдешь, Начо. Не уйдешь!!!

– Отчего же идем мы столь медленно, сеньоры? – вопросил Дон Саладо. – Что мешает нам? Что не пускает?

– О, та-а! – подхватил шкипер. – Идем мы медленно, потому как велик груз. Очень велик есть! Та-а!

Хоть и не до того мне было, а все же удивился. Какой еще груз? И куда идти быстрее? Под ядра?

А сам прямо смотрю – на «Санта-Клару», на смерть мою. Уже прицелились канониры – ждут. Чтобы наверняка, чтобы сразу – в щепки, в кровавые клочья!

…ОЛА!!!

– Но что это за груз такой? – недоуменно покрутил головою рыцарь. – Не вижу я…

– А я вижу, сеньоры! – внезапно проговорила Инесса Новерадо. – Наши грехи! Они вниз тянут. А потому пред ликом Господа и Девы Пресвятой каюсь – грешна. И да простится мне!

– Грешен я, Господи! – подхватил Дон Саладо, руку вверх поднимая. – Прости меня, недостойного!

– Грешен! – проревел ван дер Грааф. – Грешен я, майне Гот, майне либер Гот! Прости меня, та-а!

– Грешен! Грешен! Грешен! Грешен! – прокатилось по кораблю.

А у меня губы льдом подернуло. Как сказать? Всех прочих я грешнее, и не семь узлов на платке шелковом тому виной, а я сам, крови чужой не боявшийся, трусивший, предававший…

И ненавидевший! Ненавидевший, смерти другим желавший. Врагам, убийцам, людоедам – но желавший. Мне тоже нужна была Ола – кровь на алтаре, плоть на красных углях…