— Я… могу уйти? Мне… надо домой. Мне плохо. Мне нужно домой. Вызвать врача.

— Конечно, конечно, профессор. Только запишем ваши показания относительно этого деятеля, — кивок в сторону Саши. — И я вас немедленно отпущу. Даже машину предоставлю. Мой шофер лично отвезет вас. На квартиру или в больницу, как скажете. Мы же не звери, в конце концов. Ну? Получше вам? Может, валидольчику под язык? Нет? Ну, смотрите. А вот я выпью. Разволновался с вами, понимаешь. Это же вы на вид только старики, а на деле ваше поколение еще ого-го! Кого угодно можете до инфаркта довести. Уф-ф-ф. Вроде отлегло. Ладно, не будем терять времени, начнем потихоньку. Итак, профессор, постарайтесь припомнить, в то утро, в воскресенье, задержанный не упоминал об убитых женщинах? Может, случайно, вскользь? Нет? А вы напрягитесь, профессор, напрягитесь. Припомните. Я подожду. Время терпит… Продолжения разговора Саша не слышал. Он потерял сознание.

* * *

«Они прошли Большой цирк и за Палатином, у Форума, свернули направо, к театру Помпея. Каска встревоженно оглянулся.

— Мы идем не на Марсово поле? — спросил он, хмурясь.

— Кесарь пожелал провести заседание Сената в театре, — пояснил Туллий. — Разве тебе не все равно, где будет убит Гай Юлий? Сенаторы готовы. Ты сам назначил день. Пятнадцатое марта. День мартовских ид.

— Да-да, — кивнул Каска, но остался мрачен. Это известие было похоже на насмешку. Словно бы Кесарь потешался над смертью, выбрав для собственной смерти театр, выстроенный в честь его жертвы! „Неужели Предвестник догадался о том, что должно произойти? — подумал Каска и тут же успокоил себя. — Нет, нет. Если бы Кесарь хоть на миг усомнился в личности Гилгула, он бы приказал арестовать и убить всех магистраторов, а если бы понадобилось, то и преторов, и даже консулов“.

— Тебя что-то беспокоит? — спросил Туллий.

— Нет, ничего, — ответил Каска. — Идем. Разве мог он рассказать Кимвру все, пусть даже тот был его другом? Да и захочет ли Туллий знать? Каска в этом сомневался. Его замысел срывался. Он рассчитывал, что собрание Сената пройдет именно на Марсовом поле, за крепостью Капитолия. Там множество Храмов. Чтобы не возбуждать подозрений Предвестника, Каска рассчитывал воспользоваться его тогой. Некоторое количество крови впиталось бы в материю, но от театра Помпея ему не удалось бы донести окровавленную тогу до Храма. Весть о смерти Кесаря мгновенно облетит город. В этом у Гилгула не было сомнений. Сенаторы, не поддержавшие заговор открыто, постараются обезопасить себя и, конечно, придут на Форум, чтобы сообщить гражданам Рима о случившемся. Но менять что-либо было уже поздно. Когда они подошли к театру, здесь собралась толпа. В основном магистраторы, не имеющие даже империев‹$F‹›Империй — от глагола „imperare“ („управлять, властвовать“) и буквально означает „приказание“. Этим словом римляне обозначали право командовать римскими войсками. В республиканском Риме различалось три вида империев: полный, большой и малый. Полным империем наделялся только диктатор. Большой империй имели консулы. Малый — преторы, заместители консулов. Все остальные магистраторы империем не располагали. Их полномочия рассматривались как „potestas“ (власть). Они могли высказывать волю государства, налагать штрафы и удерживать имущество до уплаты долга. За пределами Рима любой империй мог действовать в полном объеме.‹››. Среди них Каска заметил Гая Кассия, претора. Но вот Марка Юния он не увидел, как ни тянул шею. Зато увидел легата Децима Юния, двоюродного брата Марка. При их появлении многие магистраторы обернулись, а патрульные легионеры приложили правые руки к груди в знак приветствия. Каска, не обращая внимания на толпу, пробился к Дециму и, остановившись рядом, спросил негромко:

— Кесарь здесь?

— Здесь, — кивнул тот. — Гадатель Спурина наболтал ему что-то плохое о мартовских идах. Да и Кальпурия не хотела, чтобы Кесарь сегодня шел в Сенат. Но мне удалось его уговорить, — Децим улыбнулся с налетом торжества.

— Где твой брат? — серьезно спросил Каска. — Я не вижу его.

— Он не смог прийти, — улыбка быстро сползла с лица магистратора Брута. — Сказал, что плохо себя чувствует после вчерашних возлияний.

— Я так и думал. Он все-таки отказался. У него не хватило решимости сделать это.

— Но ведь отсутствие Марка не сможет поколебать нашу решимость? — торопливо, с некоторым беспокойством отозвался Децим. — Здесь же Гай Кассий! Он тоже претор. И у него есть малый империй.

— Это Марк сказал тебе? — усмехнулся Каска.

— Да, это его слова, — охотно подтвердил тот. — Марк просил заверить, что всецело поддерживает заговор и… словом, он на нашей стороне.

— Умный Марк Юний Брут, — покачал головой Каска.

— Надеюсь, ты не осуждаешь его, — снова обеспокоился Децим.

— Нет, что ты, — Каска усмехнулся криво. — Напротив, я восхищаюсь его умом. — „Жаль только, что ум этот — плод трусости“, — хотел добавить он, но промолчал. — Не был бы ты таким простодушным, последовал бы примеру брата и постарался бы побольше выпить вчера вечером.

— Зачем? — непонимающе захлопал глазами тот. Каска только взмахнул рукой, отметая вопрос.

— Марк Цицерон и Вентидий в Сенате?

— Да, — подтвердил Децим. — Я видел, как они входили в театр. И оба брата Цицерона и Вентидий.

— Это хорошо, — кивнул Каска. — Нам понадобится красноречие первого и влияние второго, когда горожане узнают о смерти Кесаря.

— Ты полагаешь, будут народные волнения? — нахмурился магистратор.

— Консул Марк Антоний тоже в Сенате?

— Да, он здесь.

— Тогда волнений не избежать. Антоний слишком жаждет власти. И волнения плебса — именно то, что ему нужно. Он постарается не упустить такой шанс и взять контроль над толпой и армией в свои руки.

— Но всадники на нашей стороне, — возразил взволнованно Децим.

— Всадники — еще не вся армия. — Каска оглянулся. Толпа смотрела на него, ожидая сигнала к началу расправы. — Следите за тогой Кесаря.

— Зачем? — спросил кто-то в толпе. Каска и сам не знал зачем. Только чувствовал, что это очень важно. И ответил честно, так, как чувствовал:

— Это важно, — а затем добавил: — Пойдемте. Заговорщики вошли в театр. Здесь, вокруг арены, на белых скамьях сидели сенаторы. В самом же центре арены, в кресле из слоновой кости, восседал Кесарь, Гай Юлий. Он как раз что-то говорил, когда на арене появилась толпа. В белом хитоне и пурпурной, вышитой золотом тоге, с простертыми вперед руками, Кесарь выглядел очень величественно. Большой рост, отличное сложение и гордая осанка создавали ощущение, что Кесарь на голову выше остальных сенаторов. Единственное, что портило благородную внешность Цезаря, — обширная лысина с зачесанными на нее жиденькими прядками светло-пепельных волос, сквозь которые проглядывала розовая кожа. На шум у входа Кесарь замолчал, повернул голову и взглянул на приближающихся людей. Конечно, он не мог не узнать претора Гая Кассия, с которым общался более близко, нежели с другими. Но и брата Марка Юния он узнал тоже. Однако лицо его осталось бесстрастным. На нем не отражалось ни оживления, ни ожидания. Каска сунул руку под тогу и огляделся. Кто-то из сенаторов напрягся. Другие смотрели с любопытством. Цицерон — высокий, сильный мужчина с лошадиным лицом — исподволь наблюдал за действиями заговорщиков. Приблизившись к Кесарю, Туллий Кимвр поднял руку и прижал ее к груди.