– Скажите мне, Хартманн, вы считаете, что подготовка летчиков-истребителей недостаточна?

– Я думаю, что она недостаточна. Я получаю молодых пилотов, имеющих всего 60 часов налета, и из них только 20 часов на Bf109. Они должны после такой короткой подготовки выполнять боевые вылеты. Это главная причина наших потерь истребителей на Восточном фронте. Гитлер слушал с безучастным видом, но Хартманн продолжал говорить дальше:

– Эти юноши приходят к нам, и их практически сразу же сбивают. Они приходят в большом числе и тотчас же гибнут. Это ужасно, мой фюрер, и я думаю, что наша пропаганда ответственна за это.

– Каким образом? – На сей раз фюрер, казалось, услышал и проявил интерес.

– Они знают, что еще не готовы. Они едва могут благополучно взлететь и приземлиться на Bf109, не говоря уже о стрельбе. Они приходят на фронт и с фанатической и самоубийственной настойчивостью требуют отправлять их на задания. Гитлер как-то обмяк на стуле. Он выглядел невероятно уставшим.

– Хартманн, все, что вы говорите, возможно, верно. Но сейчас это уже поздно. Как я сказал, война с военной точки зрения проиграна. Каждый день ко мне со всех сторон приходят люди с идеями насчет ракет, танков, орудий, подводных лодок, новых операций, наступлений или отступлений или предлагают безумные изобретения. Я должен решать. У нас просто нет времени…

Он резко замолчал, и Хартманн понял, что аудиенция закончена. Прощальное рукопожатие фюрера было слабым и безвольным.

Когда Эрих покидал Растенбург, он знал, что уже никогда больше не увидит Гитлера.

Хартманн вернулся обратно в III./JG52. Однако уже на следующий день пришел приказ о том, что ему предоставлен отпуск. Одно временно сообщалось, что перед этим он должен прибыть к инспектору (командующему) истребительной авиацией Люфтваффе генерал-майору Адольфу Галланду.

В первых числах сентября в Берлине состоялась короткая встреча двух кавалеров Бриллиантов. Галланд сообщил Хартманну, только что получившему звание гауптмана, что собирается перевести его в опытное командование «Лехфельд», занимавшееся боевыми испытаниями реактивного истребителя Ме262А. Однако тот категорически отказался от перевода, мотивировав это тем, что не хочет бросать друзей в JG52 и что он принесет больше пользы в боях на Восточном фронте.

Трудно сказать, что в конечном итоге повлияло на дальнейшее решение Галланда, – то, что он сам считал чувство товарищества основой боевого духа истребительной авиации и потому хорошо понимал мотивы отказа Хартманна, или то, что он сам для себя еще не сделал окончательного выбора. Во всяком случае, как бы там ни было, он пошел навстречу пилоту и не стал переводить его в опытное командование «Лехфельд».

Одновременно генерал отменил и приказ, запрещавший Хартманну выполнять боевые вылеты. В завершение Галланд сказал, что для восстановления сил перед возвращением на фронт тот должен отправиться в «дом истребителей». Это было прозвище санатория Люфтваффе, находившегося в местечке Бад-Висзее на берегу озера Тегернзее, в 50 км южнее Мюнхена. Обычно все пилоты истребитель ной авиации проходили там реабилитацию после ранений или болезней.

Военное положение Третьего рейха стремительно ухудшалось, и никто не знал, чем это все закончится. Поэтому Хартманн, опасавшийся, что ему больше не удастся попасть домой, пересмотрел свое прежнее решение пожениться лишь после окончания войны. Он встретился со своей подругой на вокзале в Штутгарте, и они вместе отправились в Бад-Висзее.

В субботу 10 сентября в местной ратуше состоялась церемония бракосочетания Эриха Хартманна и Урсулы Пэч. Вильгельм Батц потом вспоминал: «Герд Баркхорн и я были свидетелями Буби. Мы построились, впереди шли жених с невестой, справа от них Баркхорн, я слева. Когда мы вышли из ратуши, по обе стороны на ступенях стояла группа офицеров Люфтваффе в полной форме со всеми наградами. В вы тянутых вверх руках они держали кортики, образовывая арку, под которой мы и прошли. Это была хорошая свадьба, и я охотно ее вспоминаю».

Тогда в ратуши прошло лишь гражданское бракосочетание. В Бад-Висзее не было евангелической церкви, и поэтому молодо жены решили провести церемонию венчания немного позже. Тогда никто из них даже и не подозревал, что это «немного» растянется на одиннадцать лет.

В октябре Хартманна перевели на должность командира 4./JG52. Эскадрилья тогда базировалась в Кракове, а потом 14 октября ее перебросили на аэродром Эбенроде (ныне Нестеров, Калининградская обл.). В боях над Восточной Пруссией он одержал лишь три победы, сбив Як9, Як7 и Ла5.

Затем 11 ноября эскадрилья вернулась обратно в Краков. Там дела Хартманна пошли лучше, и до конца года он записал на счет еще 24 самолета, в том числе 22 ноября – пять Як9, три Ил2, два Як3 и Ла5. Теперь на его счету была 331 победа.

Интересно, что, по мере того как увеличивалось число сбитых им самолетов, росла и слава Хартманна по другую сторону фронта. Противнику он был сначала известен только по своему радиопозывному «Карайя-1», но уже вскоре ему дали прозвище Черный дьявол. Последнее время он летал на Bf109G, имевшем в носовой части характерный рисунок черного тюльпана, по которому его в бою можно было легко отличить от других. Советские летчики быстро поняли, что с «Мессершмиттом» с такой окраской лучше не встречаться. По данным радиоперехвата, был сделан вывод, что «Карайя-1» и Черный дьявол – это один и тот же пилот.

Советское командование обещало выплатить премию в десять тысяч рублей, а это была немалая сумма тому, кто сможет сбить Черного дьявола. Однако подобного мотива оказалось недостаточно, и нередко летчики, завидев «стодевятый» с характерной окраской, просто уходили, не принимая боя. Хартманн понял, что его слава неожиданно стала работать против него самого. Едва он поднимался в воздух, противник сразу же пропадал.

Надо было что-то делать, и Хартманн стал «одалживать» свой знаменитый «Мессершмитт» с черным носом молодым пилотам.

Для неопытных летчиков просто нельзя было придумать лучшей защиты в воздухе, но в целом это проблему не решало. И тогда он решил, что пора вообще избавиться от злосчастного рисунка. Механик Мертенс, узнав об этом решении, страшно обрадовался, так как именно ему регулярно приходилось обновлять постоянно облезающую черную краску. Биммель со спокойным сердцем закрасил рисунок, и самолет Хартманна снова стал обычным истребителем.

Надо также отметить, что ни на одном «Мессершмитте», на которых в конце войны летал Хартманн, не было обозначения числа его побед. Единственным его отличительным знаком был небольшой рисунок на борту под кабиной – красное сердце с именем Уш.