– Ничего, – сказала миссис Гейзер. – Перебесится. Давно пора.

– А почему молодой Робинсон разорвал помолвку? – бабуля с достоинством жевала кусочек коричневого хлеба. – Неизвестно?

– Не говорят, – хозяйка по-индюшачьи повертела головой. – Скандал! Позор! Я всегда говорила, что легкое поведение до добра не доведет!

На словах «легкое поведение» миссис Гейзер сделала особое ударение, глядя на бабулю.

– Это вы на что намекаете? – взвилась та.

– Я намекаю?

– Ну, не я же!

– С чего же вы так решили, интересно?

Компаньоны спешно покинули поле боя.

– Не надо было тебя слушать, – бормотал Дюк. – «Здравый смысл, здравый смысл!» Хорош здравый смысл!

– Ты сам просил! – отбивался Джейк. – Ну, не знаю я другого способа отвадить твою барышню так, чтобы тебе самому не пришлось с ней объясняться!

Но не успели они обсудить обстановку, притащилась жена председателя городского совета, миссис Макферсон. Этакая бодро скачущая дама с бодро скачущей прической. Дама эта приходила уже в третий раз. Она во что бы то ни стало хотела узнать, как дела у ее родных во Фриско, и каждый раз выходила на фотографиях то в кондитерской, то на улице, за руку с девочкой лет трех (дочь Макферсонов как раз недавно вышла замуж), то, вот сегодня, – прогуливающейся с двумя таксами. Каждый раз приходилось пожимать плечами и оправдываться, что, мол, материя тонкая, непредсказуемая, и, мол, мало ли, что мировой универсум выдать может. Джейк, выставленный в коридор, подглядывал в замочную скважину. Он увидел, как компаньон долго и задумчиво слушал, потом помотал головой. Говорил он тихо. Джейк тоже потряс головой – авось станет лучше слышно. Дама настаивала. Дюк что-то ответил, самым безнадежным образом глядя в стол. Дама заботливо что-то предложила. Потом, похоже, еще что-то. Выслушала М.Р. и – уже раздраженно – задала какой-то вопрос. Дюк поднял страдающие очи потолку, но не высокомерно, а так, не от меня, мол, зависит.

Дальше Джейк не увидел ничего, потому что его резко взяли за плечо и отвернули от двери.

– Замышляем очередное вранье, да? – хозяйка уткнула руки в бока. – Ну как же, мы же здесь идиотки! Старые курицы! Вешай лапшу, сколько хочешь! Вот так, да?

– Мэм, – спросил Джейк, – что случилось?

– Случилось! Он еще спрашивает! Случилось, а!

Джейк попятился, но отступать было некуда. Наоборот, надо было правдами и неправдами увести квартирную хозяйку от двери.

– Мэм, – осторожно сказал он – может быть, вы расскажете мне все внизу? Он там занят…

– Ах, он еще и занят? – голос миссис Гейзер предвещал бурю самым недвусмысленным образом. – Ну, сейчас он увидит на небе звезды! Эй, вы, бабуля!

– Что случилось, миссис Гейзер? – выглянула та, для предосторожности не показываясь целиком.

– Уехал! – коротко ответила та. – Представляете, уехал! Даже записки не оставил!

– Куда уехал? – испугалась миссис Буддл и выбралась в коридор. – Надолго?

– Мне, – в это слово миссис Гейзер вложила все, – он не доложился!

– На что это вы намекаете? – бабуля Буддл тоже подбоченилась.

– Это я намекаю? – взвилась миссис Гейзер.

– Не я же!

– Это я намекаю? – не успокаивалась миссис Гейзер

– Не я же!

– Подождите вы, Летиция, – сказала вдруг миссис Буддл. – Может, вернется?

– Вернется?! – еще хуже завопила миссис Гейзер. – Вернется он, как же!

Она схватила бабулю за плечи и подтолкнула к номеру пятому. Дверь пятого не была даже заперта. Д.Э., которого миссис Гейзер приволокла за шиворот, увидел, что в комнате ни стола с часовым станком, похожего на столик для швейной машинки, ни лампы, ни стула с вонючей жилеткой на спинке.

– Думаете, это все? – хозяйка повернула бабулю к себе лицом. – Нет, дорогая, это еще цветочки! Вот!

Фотографии отличались только тем, что на одной миссис Гейзер, под руку с Флинтом в воскресном сюртуке, выходила из лютеранской церкви – одновременно сидя в кресле в ателье. В толпе праздничных прихожан выделялась только миссис Буддл с перекошенным лицом. Именно эта гримаса была гордостью Козебродски, который – помните? – как-то ухитрился щелкнуть бабулю возле уборной. А на второй миссис Буддл, сияя, как медная сковорода, выходила под руку с этим же женихом из католической церкви на Мейн-стрит. Лицо миссис Гейзер, прекрасно заметное в толпе, выражало ужас и отвращение. (Жилетная пуговица Козебродски очень удачно застала ее обнаружившей на обеденном столе таракана). Свадебные гости на обеих карточках были не просто одинаковыми. Это были одни и те же гости.

Дверь номера четвертого распахнулась.

– Послушайте, – настаивала жена председателя городского совета, – я вас не тороплю. День, два, даже неделю могу подождать. Я ведь прекрасно понимаю, что имею дело с тонкими сферами. Может быть, у вас будет более удачный день, а? Давайте, мой дорогой, я зайду во вторник? Да? Что вы скажете насчет вторника?

– Во вторник-во вторник! – нехорошо усмехнулась миссис Гейзер. – Вас только нам и не хватало. Взгляните.

Молчание длилось гораздо дольше того времени, которое требуется даме средних лет, чтобы рассмотреть две фотографии.

– Но если бы это было все! – миссис Гейзер усмехнулась еще более нехорошо, и триумфально развернулась к компаньонам. – Знаете, дорогая, кто на самом деле эта парочка?

Она выдержала театральную паузу, достала из кармана платья мятый листок, расправила и помахала им в воздухе.

– Джулия Дей! Та самая Джулия Дей из Сан-Франциско!

Д.Э. Саммерс ухватился за карман брюк. В доме воцарилась тишина. Только канарейка в лавке продавца птиц продолжала тенькать.

– Мне сразу показалось, что что-то здесь не так, – медленно и страшно проговорила жена председатель городского совета. – Моя интуиция еще ни разу меня не подводила. Ну, ничего, я этого так не оставлю! Я этого так не оставлю!

Теперь дамы вопили теперь уже в три глот… то есть, конечно, лица.

Дюк был бледен.

– Так, – прошептал ему на ухо Д.Э. Саммерс, – спокойно, сэр. Делаем ноги, только тихо.

Но тихо сделать ноги не получилось: дверь третьего номера открылась во второй раз. Миссис Макферсон перестала кричать. В дверях, бледная и несчастная, стояла мисс Буддл. Она все слышала и в руках у нее была газета.

– Сэр, – аж застонал Дюк, – мне конец!

И точно.

– Мисс Буддл, вы что, успокойтесь! – увещевал Д.Э., пытаясь удержать поэтическую барышню от смертоубийства.

– Не лапай, свинья! – огрызалась та, лягаясь и пытаясь добраться растопыренными ногтями не до одного, так до другого. – Или он на мне женится, или живым не уйдет!