— «Волков» и Горско-Моздокский полк готовить к атаке. Мне черкеску, шашку…

— Андрей Григорьевич, неужели вы хотите сами вести в бой? Bам нельзя после контузии, — заволновался начштаба.

— Разговорчики, — остановил его Шкуро. — Я не сотник, чтобы впереди шашкой размахивать. Расскажу им, как надо атаковать. И когда меня увидят здоровым, так у них дело пойдет.

С удовольствием Шкуро сел на своего Серого, и тот нежно заржал, узнав хозяина. Снаряды падали в поле, где окопались пластуны. Далее — темные линии предместий, купола церквей, паровозный дым поднимается и тает.

— Казаки, куда этот поезд идет? И не один — обратился генерал к построившимся конникам. — Верно поняли друзья: поезда идут из Воронежа в Москву. Бегут комиссары. А если бегут, то и одной вашей атаки не выдержат. Проволока? Разговорчики. Броневики с вами пойдут. Но не очень на них надейтесь. Рубите колючку шашками! И город ваш.

Так и произошло. 30 сентября Воронеж был взят корпусом Шкуро.

III

Пленные другие. 13 тысяч мужиков, желающих вступить в армию Деникина. Шкуро таких не принимал — задумали получить новую форму английского сукна, чтобы потом вновь перебежать к красным или каким-нибудь зеленым, приказал разогнать. Но были пленные и полезные. Начальник штаба Восьмой армии бывший капитан Тарасов сдался добровольно, принес с собой документы, карты. Допрашивал его Шкуро вместе со своим начштаба Татоновым. Заняли бывшее здание городского Совдепа и сидели в кабинете главного комиссара.

— Город был хорошо укреплен. Вы убедились в этом, ваше превосходительство, когда казаки безуспешно атаковали наши окопы.

— Это без меня безуспешно, а когда я повел их, ваша оборона полетела.

— Но к этому времени я нарочно начал эвакуацию города, и красноармейцы поняли, что надо драпать. — Тарасов, по-видимому, не врал; я лучший полк направил на юг, он там отбивает атаки вашей пехоты.

— Да, там генерал Гусельщиков застрял, — согласился Татонов.

— И обстрел я прекратил — приказал отгрузить снаряды.

— Я верю вам, капитан Тарасов, — сказал Шкуро. — Надеюсь, Деникин вернет вам звание. Сейчас вам выпишут документы для поездки в Таганрог.

— Я считаю своим долгом, ваше превосходительство, сообщить о новом формировании войск Красной Армии на нашем фронте. Сейчас усиливается конный корпус Буденного. Предполагается, что в дальнейшем будет армия. Сейчас пока две дивизии: Четвертая и Шестая. Формируются на нашем фронте за рекой Усмань, в районе Тулиново. От Воронежа всего верст шестьдесят. Корпусу поставлена задача разгромить ваши войска и корпус генерала Мамонтова.

— О Буденном я уже слыхал, — сказал Шкуро. — Численность?

— Более десяти тысяч сабель.

Пленного отпустили, и генерал спросил начальника штаба:

— Красная кавалерия — серьезно или разговорчики?

— Серьезно, Андрей Григорьевич. Буденный успешно действовал под Царицыном. Его конники — это казаки, приставшие к большевикам, и, конечно, иногородние. Хорошо обучены, обмундированы. Кони — с Дона.

— Будем думать, — решил Шкуро.

Отпустив начальника штаба, он вызвал Кузьменко и Медвянова. С ними сподручнее обдумывать генеральские дела. Рассказал им о появлении конницы Буденного.

— Хотите атаковать их» пока формируются? — спросил Кузьменко.

— Подумаю. Пусть пока отдохнут казаки — трудно город брали. И нам надо отдохнуть. Наш поезд стоит в Старом Осколе?

— Теперь можно пригнать сюда через Лиски, — сказал Медвянов.

— Нет. У меня другой план для отдыха. Саша Кутепов взял Курск. Знаете? Но не знаете, что под Курском он взял в плен Плевицкую с мужем. Знаете? Эту знаменитую певицу Саша уже наслушался. Теперь наша очередь. Мчитесь на вокзал, берите любой паровоз, вагон и — в Старый Оскол за нашим поездом. Ты, Федя, поедешь. А ты, Коля, поможешь ему на станции и возвращайся ко мне. Твоя задача, Федя, наладить наш поезд, чтобы все блестело. И в Курск за Плевицкой. Саше я записку напишу. Телеграмму дам. Скажешь ему, что наши казаки мечтают о концерте великой певицы. Туда и обратно — два дня.

Медвянова Кузьменко отправил быстро, но потом задержался у вокзала. Здесь, в садике, происходило давно не случавшееся: митинговали казаки. Немного — сотни три. Офицеров — единицы. В пасмурном безветренном дне казалось — не митингуют, а разговаривают. Выступал один из немногих офицеров — есаул, недавно вернувшийся в корпус после долгого лечения в Екатеринодаре.

— Рябовола летом кто убил? — спрашивал он и сам отвечал: — Мы знаем, а наш командующий будто и не знает. А убили-то его по чьему приказу? А за что убили? За то, что о казаках, о родной Кубани болел. Хотел, чтобы жили вольно и свободно, чтобы московские генералы на нашей земле не командовали. А что сейчас делается? Нашего атамана Филимонова не признают. Какое-то Особое совещание — самая главная власть. А что в армии? Мы, казаки, одни воюем. Московские генералы в Таганроге сидят. Говорят единая Россия, а где она? Говорили, что Россия встанет, когда мы погоним большевиков. Мы их гоним от самых Кавказских гор, а где Россия? Мужики-то против нас воюют. Пока мы до Москвы дойдем, сколько нас останется?..

Оратор был чуть выше всех — наверное, стоял на скамейке или на тумбе. Спрыгнул, и его место занял знакомый казак. Говорил не хуже офицера:

— На нашей Кубани не наша власть, а деникинская. Нашу Раду не признает и грозится разогнать. А мы тут в чужой земле головы кладем. Сколько надысь на проволоке осталось? Домой нам надо вертеться. Вот как донцы мамонтовские — разорили красные города, набрали добра и — по своим станицам. А мы…

— А мы у них малость отобрали, — крикнул кто-то, и в толпе засмеялись.

— То-то, что мало, — продолжал казак. — Мы так ничего домой не привезем. Да еще и сами в чужой земле останемся…

Из толпы митингующих выбрался Клименко.

— И ты здесь, «волк»? — удивился Николай. — В самостийники подался?

— Не в том, Коля, дело. Домой казаки хотят. Поняли, что это не для них война. Уже едут. Утром две теплушки загрузили, лошадей взяли, приказали машинисту ехать на Кубань. Человек двадцать. Вот и другие собираются.

— Дезертировать?

— Нет. В отпуск. Гляди, ночью полдивизии уйдет. Стрелять, что ли, будешь?

Кузьменко поспешил к генералу с тревожным докладом, но Шкуро был озабочен другими происшествиями:

— Потом, Коля. Со своими мы разберемся. Город надо успокоить. На Большой Дворянской магазины крушат, на Московской жидов бьют, и на окраинах погромы. Возьми «волков» сколько надо и разгони погромщиков. Пускай склады дуванят — мамонтовцы не все там забрали. Пригрози: вешать буду.

Уже в сумерки, проскакавши, наверное, полгорода, хорунжий с несколькими казаками оказался в верхней части Воронежа. Казалось, всех буянов разогнали, погромы прекратили, но и здесь, где-то среди переулков и деревянных домов возник тот самый опасный гул, сквозь который то и дело пробивалось пронзительное восклицание «бей!».