Пока Секеринский читал заметку, Черевин встал рядом и, нацепив на нос очки, просматривал другие бумаги, лежавшие на столе. Здесь было приглашение в церковь на обряд венчания от мебельного мастера Карла Шульца, набранное нечитаемым готическим шрифтом, «Справочник военных команд и распоряжений на французском языке для наполеонов и их маршалов.

Составлен гл. врачом больницы св. Николая Чудотворца дм О. Чечоттом. Спб., типография С. Ковалевского, 1892» и прошение на имя его превосходительства господина начальника Царской Охраны:

Конюшенного офицера

отделения русской упряжи

Конюшенного ведомства

Министерства императорского двора

коллежского секретаря

Владимира Петушкова

Прошение

Ваше Превосходительство!

Моя сестра, мещанка Авдотья Петровна Петушкова, 54 лет от роду, была определена Вами в Царскую Охрану в наблюдательный состав с назначением ей пенсии и жалования 10 копеек в день. Для ведения ею наблюдения Вами была выдана ей подзорная труба секретного образца, в которую она мне не давала даже смотреть, ссылаясь, что ничего все равно не видно. Означенная сестра Авдотья исправно исполняла возложенную на нее службу, наблюдая в оную трубу кого было ей Вами указано, и в ревностном усердии своем дважды падала со шкафа, сломав в первый раз левую руку, а во второй раз наткнувшись глазом на вышеупомянутую подзорную трубу. На основании вышеизложенного я имею честь покорнейше просить указать мне, где и по какому ведомству могу я получить назначенную сестре Авдотье пенсию и причитающееся жалование.

При сем прилагаю свидетельство доктора Булавинцова

Коллежский секретарь Петушков

С.-Петербург, января 6 дня 1893 г

К прошению была прикреплено само свидетельство, также выданное 6 января:

«Дано сие дочери надворного советника Авдотье Петровне Петушковой, в том, что я ее пользовал 23 декабря истекшего года и 5 января сего года. В первом случае имел место fractura-luxatio локтевого сустава левой руки, выражавшийся в сочетании внутрисуставного перелома с вывихом в поврежденном локте. Во втором случае имело место травматическое повреждение области глаза, которую принято обозначать именем traume oculatis telescopiv. Для окончательного восстановления ее сил, ей же, Петушковой, необходим полный покой и усиленный пенсион. В уверении чего подписью и приложением именной печати удостоверяю. Врач придворно-конюшенной части коллежский секретарь

А. Булавинцов.»

— Я вроде никаких Петушковых не нанимал, — озадачено сказал Черевин.

— Какая-то труба подзорная, шкаф, пенсион… У них, наверное, тоже горячка случилась. А вот, Варвара Алексеевна, последнее письмо вашего возлюбленного. С прошением о призрении вдовы и сирот.

— Вдовы? — воскликнула Варенька.

— Да-с. Если их действительно убили, то у него осталась вдова с детьми в Якутске. — Черевин украдкой пальцем подтер слезу под очками, снял их и убрал в футляр. — Только не надо падать в обморок, у меня с собой нюхательной соли нету. Полковник, капитан Сеньчуков еще не пришел в себя?

— Никак нет, — ответил Секеринский. — В полном беспамятстве и бредит. Я приставил к нему человека, чтобы записывал. Вот, извольте, записи за вчерашний день.

По знаку полковника жандарм достал из папки подмышкой толстую пачку исписанных листов и протянул генералу.

— И о чем же бредит наш друг капитан? — спросил Черевин, передавая ее Секеринскому.

— Очень странный бред, ваше превосходительство. Только о деньгах. Вот, судите сами: «Мундир с шароварами у Нордштрема 100 рублей.… вальтрап гвардейский адъютантский не меньше шестидесяти… шашка 14 рублей… сапоги длинные форменного образца американской лакированной кожи — 19 рублей… аксельбант золоченый с наконечником — 18 рублей…»

— Он что, в бреду прейскурант читает? — спросил Черевин.

— Не знаю, но дальше все в том же роде. Что кредит на обмундирование он в экономическом обществе весь выбрал, а полгода еще не прошло, да и платит неисправно, так что Пенский второй не разрешит. И опять по-новой прейскурант.

— Где он сейчас? У себя на квартире?

— У тестя на Рузовской. У капитана в квартире такой хармидер, что даже спать не на чем. Мы допросили жандарма, дежурившего в ту ночь у дворца напротив Штаба. Он говорит, что после ваших агентов часа через полтора к офицерским флигелям подъехал еще один человек в волчьей шубе мехом наружу и прошел внутрь. Спустя полчаса он же, но без шубы, выскочил наружу вместе госпожой Сеньчуковой и убежал в разные стороны. А еще через полчаса вышел ваш агент с перевязанной головой и огромным мешком за спиной.

— А г-н Владимиров был как раз в такой волчьей шубе мехом наружу, — встряла Варенька.

— Наверное, Фаберовский волок эту шубу как улику для опознания нападавшего, — сказал Черевин. — Много ли народу у нас ходит в таких шубах!

— Да порядочно! — сказал Секеринский. — Я за вчерашний вечер по гостиницам да ресторациям человек семь арестовал. Все сибиряки-промышленники, золотой народ.

— В каком смысле — золотой?

— В том смысле, что я их отпустил, ваше превосходительство.

— А дом на Дмитровском проверили?

— Проверил. Владелец дома г-н Кудрявцев говорит, что до Нового года на втором этаже снимала квартиру г-жа Сеньчукова. Но контракт не был продлен, и теперь квартира сдается. Говорит, что княгиня Радзивилл проявила к дому интерес.

— А дворников допросили?

— Дворники взяли расчет, и теперь у г-на Кудрявцева в доме новые дворники.

А тех ищи теперь свищи! Квартиру мы осмотрели, но ничего интересного не нашли. Обычная квартира содержанки.

— Надо найти, куда делась Сеньчукова, — сказал Черевин. — Она наша единственная сейчас ниточка. Если найдете живой — допросите негласно, чтобы не спугнуть заговорщиков. Соломона Варшавчика еще не доставили?

— Ждет в прихожей, ваше превосходительство, — сообщил жандарм.

— Ведите сюда!

Двое жандармов ввели Соломона, державшего в правой руке крышку эмалированного ночного горшка.

— Господин Варшавчик, признайтесь, куда вы дели записку г-на Фаберовского, которую должны были передать мне лично позавчера? — спросил Черевин.

Соломон гневно посмотрел на Вареньку, толстые губы его затряслись, на глаза навернулись слезы и он внезапно ударил крышкой горшка себя в грудь. Генерал в изумлении отступил на шаг.

— Вы меня не запугаете! — выкрикнул студент. — Я человек! А не как тут некоторые полагают! Я не позволю! Я требую!

Соломон закашлялся и стал стучать себя крышкой.