Далее Жуков сообщал, что две стрелковые дивизии 28-й армии и одна мотострелковая бригада 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта, имея задачу наступать из района станция Палештрассе (1, 5 км западнее аэропорта Темпельхоф) на север вдоль железной дороги, вышли 28 апреля в тыл боевых порядков 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий. В результате возникли путаница и перемешивание частей, что крайне осложнило управление боем. Дальнейшее продвижение войск 1-го Украинского фронта в этом направлении может привести к еще большему перемешиванию и к затруднению в управлении. Поэтому Жуков просил Сталина установить разграничительную линию между войсками обоих фронтов или разрешить Жукову сменить части 1-го Украинского фронта в Берлине.

Итак, Жуков и Конев обвиняли друг друга в возникшей путанице, хотя виновен был Сталин, который до начала операции зачеркнул разграничительную линию юго-восточнее Берлина. Надо было срочно исправлять ситуацию. В 21 час 20 минут 28 апреля Сталин директивой № 11077 установил с 24 часов окончательную разгранлинию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами: до Мариендорфа прежняя, затем станция Темпельхоф, Виктор-Луизе плац, станция Савиньи, далее по железной дороге на станцию Шарлоттенбург, станция Весткройц, станция Рулебен (все пункты для 1-го Украинского фронта включительно){516}.

К этому времени части 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта достигли Тиргартена. Теперь им предстояло отойти западнее и уступить место войскам 1-го Белорусского фронта. Конев, выполняя директиву Сталина, приказал генерал-полковнику танковых войск Рыбалко после выхода на Ландвер-канал повернуть свои наиболее далеко продвинувшиеся части на запад и в дальнейшем наступать в новой разграничительной линии. Рыбалко, получив приказ, сразу же позвонил Коневу:

— Товарищ командующий! Мне непонятно, почему корпуса, уже нацеленные на центр города, отворачиваются западнее, меняют направление наступления.

— Павел Семенович, это связано с тем, что центр города по установленной разграничительной линии входит в полосу действий 1-го Белорусского фронта.

«Зная Рыбалко, — вспоминал Конев, — должен сказать, что его недовольство объяснялось не тем, что он рвался взять еще несколько улиц и площадей, чтобы прославить свое имя. Он и так прославил себя. Но, находясь на поле боя, в самой гуще его, и видя прямую возможность еще чем-то помочь быстрейшему очищению Берлина, он буквально должен был пересилить себя, чтобы выполнить мой приказ. И я не склонен его осуждать за эти хорошо понятные мне личные переживания»{517}.

П.С. Рыбалко, вспоминая об этом инциденте, говорил: «В Берлине работало два фронта. Я на себе это ощущал очень солидно, когда два фронта, два штаба, два командующих должны были координировать наши действия. Мы должны были идти, но подчинены быть одному командующему. Один военачальник должен отвечать за такую операцию. Какое у нас получилось положение? Я имел разграничительную линию. Мне приказывают сделать все для того, чтобы пойти навстречу Катукову, я выбрасываю корпус, он встречает Чуйкова, дает переправочные средства. Чуйков выходит и дает предписание освободить пути и получается — не то драться, не то спорить. На этот спор ушли сутки»{518}.

После войны Конев отмечал: «Известно, что Жуков не хотел и слышать, чтобы кто-либо, кроме войск 1-го Белорусского фронта, участвовал во взятии Берлина. К сожалению, надо прямо сказать, что даже тогда, когда войска 1-го Украинского фронта — 3-я и 4-я танковые армии и 28-я армия — вели бои в Берлине, — это вызвало ярость и негодование Жукова. Жуков был крайне раздражен, что воины 1-го Украинского фронта 22 апреля появились в Берлине. Он приказал генералу Чуйкову следить, куда продвигаются наши войска. По ВЧ Жуков связался с командармом 3-й танковой армии Рыбалко и ругал его за появление со своими войсками в Берлине, рассматривая это как незаконную форму действий, проявленную со стороны 1-го Украинского фронта»{519}.

Соперничество двух командующих фронтами дошло до того, что было произведено расследование факта нахождения частей 1-го Украинского фронта в полосе наступления 1-го Белорусского фронта. Военный совет 8-й гвардейской армии 30 апреля доложил Военному совету 1-го Белорусского фронта результаты расследования специально созданной комиссией. В докладе отмечалось: «Движение частей 1-го Украинского фронта в полосе 8-й гвардейской армии объясняется стремлением первыми захватить район центральных учреждений Германии и овладеть рейхстагом. Это подтверждается показанием помощника начальника оперативного отдела 128ск28А о том, что такое распоряжение командиром 128 ск было отдано командиру 61 сд»{520}. Несмотря на явную бессмысленность сопротивления, Гитлер упорно не хотел признавать своего поражения. 28 апреля он приказал открыть шлюзы на Шпрее, чтобы затопить метро, где укрывались тысячи жителей. Тогда же фюрер отклонил предложение коменданта Берлина генерала артиллерии Г. Вейдлинга о прорыве на запад, к англо-американским войскам. Он все еще надеялся на помощь извне, то и дело запрашивал, когда же войска деблокируют столицу.

29 апреля части 9-го танкового корпуса и 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта начали штурм рейхстага. Соединения 1-й гвардейской танковой армии, действуя совместно с дивизиями 5-й ударной и 8-й гвардейской армий, подошли к парку Тиргартен с востока и юга. 3-я гвардейская танковая армия, усиленная тремя стрелковыми дивизиями 28-й армии, вела тяжелые бои в юго-западных районах Берлина.

30 апреля начальник штаба Верховного Главнокомандования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршал В. Кейтель радировал Гитлеру, что 9-я армия не сумела вырваться из окружения, а 12-я армия генерала танковых войск В. Венка наступать на столицу не может. «Освобождение Берлина и возобновление доступа к нему с запада невозможно, — сообщал Кейтель. — Предлагаю прорыв через Потсдам к Венку, или, в качестве альтернативы, фюрер должен вылететь на юг. Ожидаю решения»{521}.

Ответ от Гитлера так и не последовал. В этот же день он покончил с собой. В это время воины 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта водрузили знамя на крыше Рейхстага. В 5 часов 2 мая генерал артиллерии Вейдлинг вновь выслал парламентеров, а вскоре явился сам и предложил полную безоговорочную капитуляцию Берлина. Капитуляция была принята, положив начало массовой сдаче в плен защитников города. К трем часам дня в плен сдались 134, 7 тыс. человек{522}. Конев докладывал Сталину: «Войска фронта сегодня, 2 мая 1945 года, после девятидневных уличных боев, полностью овладели юго-западными и центральными районами города Берлин (в пределах установленной для фронта разграничительной линии) и совместно с войсками Первого Белорусского фронта овладели городом Берлин»{523}.