– 320 тысяч лет до нашей эры? – спрашивает все еще сомневающаяся Лукреция. – Как вы можете знать, что тогда произошло?

– Произошло сражение между двумя племенами. Одно оказалось сильнее, и его вождь уже собирался нанести вождю проигравших смертельный удар, как вдруг прямо в глаз победителю с неба нагадил гриф.

– Нагадил гриф? И они впервые засмеялись? Чепуха какая-то!

Лукреция не может удержаться и насмешливо фыркает.

– Я вас предупреждал, – неожиданно говорит Стефан Крауц. – Латинская пословица гласит: «Dure lex sed lex» – «Закон суров, но это закон».

Он звонит в колокольчик. Появляются три здоровяка в темно-розовых плащах. Лукреция не успевает пикнуть, как они хватают ее и уносят в подвал.

– Что вы с ней сделаете?

– Накажем. Наказание помогает лучше усвоить информацию.

– Но, мне кажется, вы сказали, что уже не применяете телесные наказания.

– Это наказание не телесное, правда, на мой взгляд, оно еще хуже. Она вернется через несколько минут.

Действительно, вскоре появляется запыхавшаяся Лукреция с горящими щеками. Она, по-видимому, пережила нечто неприятное. Но она не печальна, а лишь серьезна.

– Простите, – говорит она, опустив глаза. – Поверьте, этого больше не повторится.

Стефан Крауц продолжает:

– Итак, смех появился за 320 тысяч лет до нашей эры. Он способствовал эволюции человека, поскольку именно в Восточной Африке тогда произошел резкий скачок в развитии человеческого интеллекта.

Он переворачивает страницу.

– Как отмечено в наших архивах, третий случай, когда люди отреагировали смехом на комическую ситуацию, имел место за 45 тысяч лет до нашей эры. Это история о том, как кроманьонцы и неандертальцы не поняли друг друга.

Продюсер излагает Исидору и Лукреции факты.

Он делает паузу, проверяя, не засмеется ли Лукреция, но та молча записывает.

Он признал, что Дарий входил в Великую Ложу Смеха.

Значит, Циклоп, скорее всего, посещал это место. И видимо, получал ту же информацию, что и мы. Он знал историю про грифа… Видимо, он обнаружил здесь то, что ему не понравилось и вызвало желание уничтожить этих людей. Я чувствую, что члены Великой Ложи Смеха скрывают нечто… темное.

Стефан Крауц кажется довольным.

– Теперь перейдем к шумерам. 4803 год до нашей эры.

– Шутка про женщину, сидящую у мужа на коленях? – спрашивает Исидор.

– Вы ее знаете? Вы прочли диссертацию профессора Макдональда о происхождении юмора? Интересно, но тоже неполно. Макдональд говорит о шумерской шутке 1908 года до нашей эры. А я – о вещах значительно более древних.

Он рассказывает, как пошутил шумерский царь Эншакушана во время переговоров с аккадским царем Энби Иштаром.

Затем переворачивает еще несколько страниц.

– Затем юмор переместился в Индию. Мы нашли шутку, придуманную в 3200 году до нашей эры, в эпоху цивилизации Хараппа.

Крауц рассказывает о комической ситуации, в которую попали индийский принц и танцовщица, обездвиженные судорогой во время занятий любовью.

Лукреция разражается смехом. Продюсер с опечаленным видом звонит в колокольчик.

– Не надо! Обещаю больше не смеяться! – умоляет Лукреция.

– Это нужно вам. Вы должны научиться владеть собой.

Он снова звонит в колокольчик. Трое мужчин уносят Лукрецию, которая кричит: «Нет, только не это!»

Она возвращается через несколько минут с еще более красным, мокрым, словно от слез, лицом. Оно хранит следы перенесенных мучений, но не грусти.

– Не знаю, что на меня нашло. Я буду держать себя в руках, – твердо говорит она, опустив глаза.

– Возможно, то, чему мы здесь и сейчас учимся, однажды спасет вам жизнь, – замечает Стефан Крауц.

Лукреция еще дважды за утро исчезает в подвале, откуда возвращается пунцовая и полная раскаяния.

Они разбирают древний юмор, изучая страну за страной. Наконец наступает обеденный перерыв, и они идут в столовую.

– Почему тут все без масок?

– Те, кто должен остаться неузнанным, едят не здесь.

Стефан Крауц снимает маску, Лукреция и Исидор следуют его примеру. Когда они входят в столовую, все смотрят на них. Лукреция тоже рассматривает присутствующих. Около ста человек. Некоторые очень пожилые. Большинство – женщины за сорок.

Так это они придумывают шутки, которые лежат в коробках с конфетами, анекдоты, которые рассказывают в конце обеда. Это они заставляют дрожать тиранов. Маленькие старички и старушки. Здесь прямо как в доме престарелых.

— Здравствуйте! – громко произносит Лукреция, приветствуя всех дружеским жестом. – Приятного аппетита!

В столовой сразу устанавливается благожелательная атмосфера.

Я понимаю, почему Дарий хотел их уничтожить. Здесь та же вечная борьба молодежи с цепляющимися за власть стариками. Я в полной зависимости от них – они должны передать мне свои знания, а я должна забыть о предрассудках и воспринять всю информацию, чтобы понять их тайну. Чтобы узнать тайну гибели Дария. Собери все силы, Лукреция. Вспомни слова Исидора: ты проигрываешь, если недооцениваешь противника. Выглядят они добродушно. Глаза живые. Похоже, юмор отличное средство сохранить молодость.

— Как дела, Лукреция? Вид у вас задумчивый. Все еще переживаете по поводу наказания? – спрашивает Исидор.

– Не знаю, что на меня нашло. Мне очень жаль, Исидор.

– А что они с вами делали?

– Если хотите узнать – засмейтесь.

Дама в сиреневой тоге предлагает им овощи и приготовленную на пару рыбу. На десерт – фрукты. Нет ни соусов, ни мяса, ни хлеба, ни молочных продуктов. Лишь оливковое масло в качестве приправы.

За едой Лукреция продолжает рассматривать присутствующих.

– Они не доверяют нам, – шепчет она.

– Они и не должны доверять новичкам. Это правило любого закрытого клуба.

К ним подходит Стефан Крауц.

– Вам нравится? Это биологически чистые продукты из наших садов. Комикам, как и профессиональным спортсменам, необходима строжайшая диета, чтобы оставаться в форме.

– А биологически чистого вина у вас нет? – спрашивает Лукреция.

– Может быть, вы получите его после завершения инициации. На этом этапе оно, я думаю, вам не поможет.

– Да вы что, Лукреция! Разве те, кто обучаются кунг-фу в монастыре Шаолинь, пьют вино во время занятий?

– А курить можно? Я не продержусь девять дней без сигарет!

– Мы можем предложить вам антиникотиновый пластырь, – говорит Крауц. – Это все, что мы можем сделать.