— Не твое дело, болван! Лучше слушай внимательно! Так вот, в случае осложнений мы воспользуемся ее привязанностью ко мне.

Эдмонд подумал, что после его женитьбы на Беатрисе Хок вынужден будет отказаться от всяких претензий, в чем бы они ни заключались. Само собой, и маркиз тоже.

— А как быть с другими четырехлетками?

Эдмонд Лэйси откинулся в кресле и сложил руки на коленях, палец к пальцу.

— Самое главное сейчас — избавиться от Летуна Дэви. Если разработать подходящий план, это не составит труда… — Неожиданно руки его сжались в кулаки. — Чтоб Невилу сгнить в аду! Если бы этот ничтожный тип не был таким слабаком, всего этого не случилось бы!

— А мне Невил нравился, — заметил лорд Демпси. Эдмонд не нашелся что ответить.

Хок с нежностью отвел со лба Фрэнсис влажную прядь. Ее дыхание было неровным, прерывистым, полные груди часто вздымались. Он приподнялся на локте, с нежностью взглянув на все еще напряженные темно-розовые вишенки сосков, потом коснулся их влажными завитками волос своей груди. Мраморная белизна плеча почти восстановилась, оставалось лишь несколько едва заметных синяков. Ни боли, ни ломоты Фрэнсис больше не испытывала.

— Хок…

— Что, любовь моя?

— Ты все еще внутри меня.

Эти слова заставили его содрогнуться от вдруг осознанного сладостного ощущения.

— Мне нравится, что ты так долго остаешься внутри. — Она напрягла бедра, не давая ему выскользнуть.

— Как ты думаешь, через пятьдесят лет тебе это будет все так же нравиться? — Хок, наклонясь, коснулся губами полуоткрытых влажных губ жены.

— Через пятьдесят — разумеется. — Фрэнсис бросила насмешливый взгляд из-под ресниц. — А позже, выходит, ты уже ничего не сможешь мне предложить?

Хок, засмеявшись, выскользнул из нее. Фрэнсис надулась. В этой милой гримаске была такая бессознательная чувственность, что он был удивлен и взволнован. Расположившись рядом и опираясь на локоть, кончиком пальца он коснулся ее надутых губ.

Когда ты успела научиться этому, кокетка?

— Я частенько видела, как Виола практикуется перед зеркалом. — В глазах Фрэнсис, затуманенных дремотой, вновь блеснул насмешливый огонек. — Эта ужимка сводила с ума всех молодых людей в окрестностях «Килбракена».

— Раз так, надувай губы только для меня.

— Все зависит от того, просишь ты или приказываешь.

— Приказы — это что-то из обыденной жизни. Я не настолько глуп, чтобы приказывать в постели.

— Я давно хочу тебе признаться, — сказала Фрэнсис с лукавой усмешкой, — что с тобой одинаково интересно и заниматься любовью, и отдыхать после этого.

— Это заслуга Амалии. Она мне подробно объяснила, что удовлетворенная женщина не в восторге от храпа удовлетворенного мужчины. Оказывается, ей в это время хочется поговорить.

Фрэнсис чувствительно ткнула его кулаком в грудь.

— Лучше не пытайся поддеть меня, — заявил Хок важно. — Я всего на семь лет тебя старше, но при всей остроте ума тебе не сравниться со мной в бойкости языка… я имею в виду — словесной бойкости. Правда, в остальном… — Он провел кончиками пальцев сверху вниз по ее телу и улыбнулся, когда она затрепетала. — В остальном лучшего и желать нельзя. Думаю, нам пора выбросить тот крем в какое-нибудь болото.

«Это чистейшая правда», — подумала Фрэнсис.

— Ты уверен, конечно, что бойкость языка — неотъемлемое качество мужчины. Нечего ухмыляться, я говорю об остроумии, а не о том, что у тебя на уме!

— Конечно, я уверен. Остроумием мужчина наделяется от рождения, как и некоторыми частями тела, которые отсутствуют у женщин.

— Ты вынудишь меня накапать в твой чай настойку от лошадиных колик!

К удивлению Фрэнсис, Хок ничего не ответил на это. Помолчав, он вдруг сказал с оттенком досады:

— Почему же все-таки я не сумел разглядеть тебя? Допустим, до венчания это было довольно трудно, но позже…

— Ты разглядывал меня время от времени. И каждый раз

Содрогался, словно кто-то невидимый колол тебя сзади гвоздем.

— Я помню тот вечер, когда ты стояла на четвереньках над ночным горшком. Даже если лицо у тебя было зеленого цвета, на тебе не было тогда ни чепчика, ни очков.

— Мне было слишком плохо тогда, чтобы думать о маскировке. — Фрэнсис сделала гримаску, вспоминая историю с настойкой от колик. — Признайся, в тот вечер ты намеревался сделать меня женщиной?

— Надеюсь, теперь это намерение не кажется тебе преступным?

С этими словами Хок положил ладонь на грудь Фрэнсис. По ее телу прошла невольная дрожь удовольствия, и он улыбнулся.

— А если бы я и впрямь оказалась безобразной?

— Тогда я уделял бы внимание не лицу, а твоему прекрасному телу.

Кончики пальцев вновь заскользили сверху вниз, нырнули к заветному местечку. Там было влажно и клейко после их близости, и он захотел ее снова. Его давно перестала страшить непрестанная потребность в ней, он принял это чувство как часть своей жизни и научился радоваться ему, наслаждаться им.

«Жена… — думал он. — Моя жена».

Фрэнсис бездумно подняла руки, чтобы потянуть его на себя, и коротко вскрикнула, когда плечо отдалось болью.

— Осторожнее, любовь моя! Хочешь еще немного удовольствия перед тем как мы уснем?

Она кивнула. Она хотела всего, часто и помногу, и оба они это знали.

— Ты мой… — прошептала она и выгнулась вверх в ответ на прикосновение (чем больше он узнавал ее, тем слаще становились его ласки).

— Конечно, твой. И я не против оставаться твоим до тех пор, пока не придет время отправиться на небеса. А теперь продолжим.

Хок улегся между ног Фрэнсис и раздвинул их настолько широко, насколько сумел. Она зажмурилась — почти забытый стыд встрепенулся от сознания того, что она полностью открыта его взгляду. Потом потихоньку Фрэнсис приподняла ресницы. Восхитительная ласка продолжалась, и муж смотрел на нее, следуя взглядом за движениями своих пальцев.

— Все это так красиво… — сказал он больше для себя, — так красиво!..

Она невольно напряглась — и вновь расслабилась, смирившись и отдавшись наслаждению.

— Ты не знаешь, Хок, как я хочу тебя, ты просто не знаешь…

— Почему же? Я прекрасно это знаю, любовь моя.

— Тогда зачем ты делаешь это?

— Разве не ясно? Я хочу, чтобы ты не просто хотела меня — чтобы ты размякла и поглупела, чтобы была в полной моей власти. Вот когда это случится, тогда я и дам тебе все, чего ты хочешь.

— Негодяй! Тогда я сама возьму тебя! О, Хо-ок!.. Позже, когда Фрэнсис уже спала у него на плече, Хок невольно вернулся к мыслям о неприятных событиях последних дней. Впрочем, поправил он себя, неприятные события — это недооценка. Они столкнулись с серьезной проблемой, которая, возможно, угрожала их жизням.