Двора в городе нет, разъезжает с королем и женщиной, которая зовет себя королевой, у них большое путешествие по западным поместьям. Много лет назад они бы приехали погостить у меня, и прекрасные королевские покои в Бишеме приняли был красивого молодого короля и мою дорогую подругу королеву. Сейчас они живут у людей, которые построили новые дома на деньги, данные им королем, с теми, кто думает, что новая ученость и новая религия – это путь на небеса. Эти люди не верят в чистилище и готовы устроить ад на земле, чтобы доказать это; они спят под краденым шифером.

Разъезжающий двор флиртует. В отчаянном стремлении казаться торжествующе счастливым он становится распущенным. Король оставил в прошлом интрижку с Мадж Шелтон и теперь откровенно оказывает знаки внимания одной из девушек Сеймуров, гостя у них дома, в Вулф Холле. Я знаю, Джейн слишком застенчива, чтобы воспользоваться тем, что мужчина, почти годящийся ей в отцы, одержим любовью к ней, но достаточно послушна долгу, чтобы принимать со слабой улыбкой его стихи.

Женщине, зовущей себя королевой, придется пережить унижение, наблюдая, как он смотрит мимо нее, на женщину, которая моложе и краше; как когда-то была она. Кто лучше ее знает, как опасно, когда внимание Генриха привлекает кто-то еще? Кто лучше ее знает, что придворная дама может оказаться при дворе совсем на ином положении? Скорее при короле, чем при своей госпоже, королеве?

– Это ничего не значит, – раздраженно говорю я Джеффри, доложившему мне, что Сеймуры рассказывают, что одна из их девушек привлекает взор короля, когда он идет по покоям жены. – Если он не вернется к королеве, его следует отлучить от церкви. Папа собирается исполнить свою угрозу?

Монтегю, стараясь казаться веселым, приказывает слугам принести еды и приглашает нас к столу, словно у нас радостный семейный праздник, а потом Джеффри велит музыкантам громко играть в зале, а мы заходим в личные покои позади большого стола и закрываем дверь.

– Я получил письмо от кузенов Лайлов, – говорит Генри Куртене и показывает печать, а потом тщательно заталкивает ее в камин, где она вспыхивает, брызжа воском, и превращается в пепел. – Артур Плантагенет пишет, что мы должны защитить принцессу. Он удержит для нее Кале, поднявшись против короля. Если мы сможем вывезти ее из Англии, там ей ничто не будет угрожать.

– Защитить ее от чего? – вклиниваюсь я, словно подбивая его сказать прямо. – Лайлам в Кале ничто не грозит. Чего они хотят от нас?

– Леди матушка, на следующем заседании парламента будет внесен Билль о лишении прав королевы и принцессы, – тихо произносит мой сын Монтегю. – Их заключат в Тауэр. Как Мора и Фишера. Потом их казнят.

Повисает пораженная тишина, но все понимают, что в своей гнетущей тоске Монтегю прав.

– Ты уверен? – только и говорю я.

Я знаю, что он уверен. Мне не нужно смотреть в его искаженное мукой лицо, чтобы это понять.

Он кивает.

– У нас хватит сторонников, чтобы противостоять Биллю в парламенте? – спрашивает Генри Куртене.

Это знает Джеффри.

– У королевы должно хватить сторонников, чтобы проголосовать против. Если все отважатся сказать, что думают, то голосов хватит. Но им придется встать и высказаться.

– Можем ли мы быть уверены, что они выскажутся? – спрашиваю я.

– Кто-то должен пойти на риск и выступить первым, – горячо произносит Гертруда. – Один из вас.

– Ты недолго продержалась, – пренебрежительно замечает ее муж.

Гертруда улыбается.

– Знаю, – соглашается она. – Я думала, что умру в Тауэре. Думала, что умру от холода и болезни, не дождавшись суда и повешения. Это ужасно. Я там провела несколько недель. Я бы там до сих пор сидела, если бы не отрицала все и не молила о прощении. Сказала, что я – просто неразумная женщина.

– Боюсь, что король готов теперь воевать с женщинами, неразумными или какими угодно, – мрачно произносит Монтегю. – Никому больше не дадут этим отговориться. Но кузина Гертруда права. Кто-то должен выступить. Думаю, это должны быть мы. Я поговорю со всеми нашими друзьями, скажу, что Билля о лишении прав против королевы и принцессы не должно быть.

– Том Дарси тебе поможет, – говорю я. – И Джон Хасси.

– Да, но Кромвель нас опередит, – предупреждает Джеффри. – Никто не управляется с парламентом так, как Кромвель. Он будет там раньше нас, у него бездонные карманы, и люди его боятся. Он знает какую-то тайну про каждого. У него все в кулаке.

– Реджинальд может убедить императора высадиться? – спрашивает меня Генри Куртене. – Принцесса умоляет о спасении, император может хотя бы прислать корабль, чтобы ее увезти?

– Говорит, что высадится, – отвечает Джеффри. – Он обещал Реджинальду.

– Но оба дома охраняют. К Кимболтону трудно подойти незамеченным, – предостерегает его Монтегю. – А с начала месяца все порты возьмут под охрану. Король прекрасно знает, что испанский посол вступил с принцессой в сговор, чтобы попытаться ее увезти. За ней пристально следят, в Англии нет ни единого порта, где не дежурили бы шпионы Кромвеля. Не думаю, что нам удастся вывезти ее из страны, будет тяжело выручить ее из Хансдона.

– Мы можем спасти ее и спрятать в Англии? – спрашивает Джеффри. – Или отправить в Шотландию?

– Я не хочу отправлять ее в Шотландию, – перебиваю его я. – Что, если ее захватят?

– Может статься, что придется, – говорит Монтегю, и Куртене со Стаффордом кивают в знак согласия. – Точно ясно одно: мы не можем позволить заключить ее в Тауэр, мы должны помешать парламенту Кромвеля принять Билль о лишении прав и приговорить принцессу к смерти.

– Реджинальд пытается добиться, чтобы об отлучении короля объявили во всеуслышание, – напоминаю я.

– Оно нам нужно незамедлительно, – говорит Монтегю.

Замок Уорблингтон, Хемпшир, зима 1535 года

Джеффри посещает всех значительных землевладельцев вокруг Уорблингтона и своего собственного дома в Лордингтоне и говорит с ними о Билле о лишении королевы и принцессы прав и о том, что нельзя допустить, чтобы он попал в парламент. Монтегю в Лондоне тайно обсуждает с избранными друзьями при дворе, что принцессе нужно позволить жить с матерью, что ее не нужно так строго охранять. Большой друг и товарищ короля сэр Фрэнсис Брайан согласен с Монтегю, он предлагает поговорить с Николасом Кэрью. Эти люди – самое сердце двора Генриха, и они начинают возмущаться тем, какое зло король причиняет жене и дочери. Я начинаю думать, что Кромвель не посмеет предложить в парламенте арестовать королеву. Он поймет, что сопротивление усиливается; он не захочет открытого столкновения.

Осенние разъезды сказались, она снова беременна. Из Рима нет вестей, и король чувствует себя уверенно. Он то и дело у нее, флиртует с дамами; ей все равно. Если у нее родится мальчик, она будет неприкосновенна.

Замок Уорблингтон, Хемпшир, январь 1536 года