Тролль судорожно забил ногами, и его вой стал более высоким, а руки с такой силой колотили по гикори, что дерево стало раскачиваться, как детские качели, и развернулось на сто восемьдесят градусов.

Аполлон добрался до большого выступа на животе, но побоялся всаживать в него нож, опасаясь, что там может находиться его сын. Тогда он засунул руки внутрь живота тролля, и Эмма тут же пришла ему на помощь. Они принялись рвать руками плоть, имевшую форму сферы, наполненной горячей водой.

Живот раскрылся, брызнула более густая желтоватая жидкость, которая намочила их лица и одежду, но для них это не имело ни малейшего значения. Они ничего не замечали.

Они нашли внутри своего сына, сжавшегося в комок, но все еще извивавшегося. Тролль проглотил его целиком, и потому он остался в живых. Они вернули его в мир.

Брайан Кагва, единственный ребенок, рожденный дважды.

Они отползли от тела тролля, стараясь двигаться как можно быстрее – насколько позволяли их усталые тела. И в этот момент взошло солнце – появился настоящий дневной свет – и он нашел всех. Тролль задрожал, его тело напряглось, и болезненный зеленый цвет исчез. Чудовище издало последний звук, заскулило почти с облегчением и потемнело, превращаясь в камень. А еще через мгновение огромная глыба рассыпалась, превратившись в гору булыжников. Любой случайный прохожий решил бы, что это всего лишь небольшой холм в Нортерн-Форест.

Эмма не стала ждать. Она поднялась на дрожащие ноги, прижимая к груди Брайана, и зашагала в сторону леса, к тропинке, по которой они шли вчера.

Аполлон немного задержался, подошел к камням, обогнул гору и нашел самый большой – голову тролля. Он все еще мог различить углубления – огромные слепые глаза. Аполлон провел по каждому пальцем, потом наклонился к камню и прижался к нему лбом. Ему показалось, что он наконец прощается с тем, что преследовало его с самого детства. Это не были похороны его отца – он хоронил безотцовщину. И пусть чудовище обретет покой.

Аполлон нашел тропинку и следы Эммы, только теперь они были более глубокими, ведь она несла на руках ребенка. Он зашагал по ним и вскоре увидел жену и сына. Эмма сгорбилась и шла медленно. Она расстегнула молнию на куртке и спрятала Брайана на груди, чтобы чувствовать, как его тело прижимается к ней. В парке, которую они взяли в доме Йоргена, слишком большой для Эммы, хватило места обоим. Эмма постаралась очистить Брайана, но его волосы оставались грязно-зелеными. Впрочем, они сами выглядели еще хуже.

Брайан Кагва, десяти месяцев от роду, прищурившись, смотрел в небо через голые ветви деревьев. Он не казался напуганным, раненым или переживавшим потрясение. Наоборот, складывалось впечатление, будто он оттаивает в утренних лучах солнца. Аполлон и Эмма не разговаривали с ним или между собой, Брайан почти не шевелил головой. Но его взгляд перемещался с одного дерева на другое. Когда птица на ветке начинала чирикать или каркать, Брайан смотрел на нее и поджимал губы, словно собирался ответить.

Наконец они вышли из леса и оказались в той части парка, где были проложены дорожки, миновали карусели и эстраду Джорджа Сеферта-старшего. У Аполлона появилось странное ощущение, когда он снова увидел эти места. Он не думал, что они будут возвращаться тем же путем, он вообще не верил, что выберется из леса живым. Вскоре они оказались около женского туалета, где он провел ночь. Дверь в него не починили, просто прикрыли, и Аполлон легко сорвал клейкую ленту.

Водопровод работал, и они вымыли голову и лицо Брайана. Потом немного помылись сами – привели в порядок уши, брови и прополоскали рты. Аполлон заметил, что красная нитка на его пальце порвалась и исчезла. Кто знает, когда? Может быть, в тот момент, когда их руки погрузились в живот тролля, чтобы достать оттуда Брайана. Возможно, она осталась внутри камня посреди Нортерн-Форест. Это казалось настолько невероятным, что вполне могло быть правдой.

– Нам нужно отнести Брайана в больницу, – наконец сказал Аполлон, когда они вышли из туалета. Они все еще выглядели как неопрятная дикая семья, однако теперь у них не осталось кусочков плоти тролля между зубами.

Эмма не ответила. Она все еще не могла отвести глаз от сына.

– Лучше позвать Ким, – осторожно сказала она. – Она все-таки его врач. И мы произведем странное впечатление, если в таком виде заявимся в больницу. А Ким будет молчать.

Они сделали несколько шагов, Аполлон посмотрел на Эмму и тихо рассмеялся.

– Ну, мне отлично известно, что она умеет хранить секреты.

Аполлон еще этого не знал, что Ким не получила деньги по чеку, который он ей дал. Вместо этого она несколько дней назад подсунула чек под дверь его квартиры с двумя написанными на нем словами: «Я СОЖАЛЕЮ».

– Может быть, нас кто-нибудь подвезет, – сказала Эмма, показывая в сторону бульвара Вудхейвен.

Их не удивило, что в столь ранний час они оказались единственными пешеходами, и машины проносились мимо со скоростью пятьдесят миль в час. Этих водителей мог остановить только красный свет, но даже светофор заставит их сбросить скорость лишь до тридцати пяти миль в час. Сейчас никто не станет подвозить семью, решившую на рассвете путешествовать автостопом. В особенности если учесть, как они выглядели.

Аполлон не мог даже позвонить в 911. Его сотовый телефон полностью разрядился, а на улице не нашлось ни одного работающего телефона-автомата. О желтых или даже зеленых такси нечего было мечтать, и даже лимузины встречались крайне редко. Кое-кто предложил бы Аполлону выйти на проезжую часть, чтобы остановить любую машину, но такое мог придумать лишь тот, кто не знаком с нравами Куинса. Вы только представьте: пережить схватку с троллем и быть сбитым водителем, который непременно сбежит с места преступления.

– Нам придется подождать, когда начнет работать Q11, – сказал Аполлон.

На остановке была скамейка. Эмма кивнула и села, прижимая Брайана к животу, потом подняла руку и осторожно поднесла палец к лицу сына. Брайан Кагва был единственным живым существом, которое вызывало у Эммы Валентайн трепет. Наконец она тихонько прикоснулась к подбородку мальчика и погладила его. Потом дотронулась пальцем до губ.

– У него зубки, – тихо сказала она.

Оба содрогнулись от удовольствия, увидев зубы малыша. И тут же их сердца сжались от грусти. У Брайана прорезались зубы, когда их не было рядом. Плакал ли он, когда это происходило? Мог ли кто-то его утешить?

Аполлон засунул руку под парку, слегка сжал стопу Брайана, и почувствовал, как зашевелились пальчики. Аполлон закрыл глаза и улыбнулся.

Аполлон видел дни, месяцы и годы, проходившие на экране его век. Он видел, как они с Эммой учат Брайана пользоваться горшком; как просыпаются каждую ночь в течение многих ночей, когда придет его время спать без подгузников; как они добавляют овощи в его пищу и уговаривают пойти в детский сад; ужас, который их охватывает, когда домашние задания сына становятся слишком сложными для их понимания; как промывают и перевязывают его царапины после первой драки; как он первый раз крадет у них деньги; недостатки, которые мальчик обнаружит у каждого; возраст, когда начнет думать об отце как о неудачнике; все это – и много худшее – еще случится в следующие годы, и слава Богу, слава Богу, слава Богу…