Потери оборудования при эвакуации предприятий машиностроения были также достаточно высоки. По оценкам специалистов Госплана конца 1941 г., полностью восполнить военные потери оборудования было возможно только к 1944 г. посредством выпуска 55 тыс. единиц оборудования в течение 1942–1943 гг.[640] Проще говоря, по оснащению машиностроения оборудованием СССР мог выйти на довоенный уровень только к зиме 1944 г. Но надо принять во внимание, что почти все планы советских специалистов в годы войны носили оптимистический характер.

Остается открытым вопрос: почему СССР дошел до такого состояния к лету 1941 г., что его промышленность в начале войны оказалась не в состоянии наладить выпуск достаточного количества боеприпасов и вооружений? Для ответа на этот вопрос нам надо отправиться в далекие 1929–1931 гг., когда решался вопрос доктрины развития вооруженных сил Советского Союза.

Все армии межвоенного периода решали важную задачу— определение численного соотношения между резервными и кадровыми соединениями. Вторая важная задача — соотношение между новыми и старыми вооружениями, что выливалось в решение другой задачи — найти оптимальное соотношение между войсками старого и нового типов. Все эти задачи тесно между собой связаны.

Советская экономика восстановилась после Первой мировой и Гражданской войн только к 1928 г. Однако в 1928 г. наступил кризис НЭПа, что означало замедление темпов роста. В этих условиях был актуален вопрос содержания крупной армии.

После гражданской войны РККА была сокращена, ее численный состав уменьшен до 600 тыс. человек, и только к концу двадцатых возрос до 617 тыс. бойцов и командиров. Несмотря на громкие заявления о создании сильной армии страны Советов, РККА перевооружалась медленно.

Практически все планы довооружения и перевооружения основывались советским руководством на опыте Первой мировой войны, что означало длительное время отказ от учета динамики развития вооружений в мире после 1919 г. В перечне военных вопросов, рассмотренных на заседаниях Пленумов и Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) и СНК СССР, и постановлений ЦИК СССР в 1923–1928 гг. мы очень редко встречаем сведения о планах модернизации вооруженных сил, высшее руководство страны занималось преимущественно текущими хозяйственными вопросами, связанными с армией и флотом.

Долгое время историки утверждали, что Тухачевский был активным сторонником внедрения в РККА бронетехники, и с ним, дескать, армия в результате репрессий 1937–1938 гг. потеряла выдающегося полководца. Тухачевский действительно был за развитие бронетанковых сил, однако он достаточно смутно себе представлял, как и многие другие генералы СССР того времени, применение танков в условиях современной для того времени войны. Опыт Первой мировой войны в Европе, на котором основывалась вся советская военная доктрина, был неудачным примером, так как бронетехникой на Западном фронте фактически обладала только одна сторона — англо-французский альянс, вариант, когда обе стороны обладают паритетом в современных вооружениях либо одна из сторон незначительно уступает другой, практически отсутствовал на практике. Поэтому по поводу модернизации Вооруженных сил СССР появлялись разного рода ложные идеи.

Концепция развития современных по тем временам вооружений в конце 1920 — начале 1930-х г. базировалась на идее замены пехотных и кавалерийских частей танковыми частями. И.В. Сталин рассматривал это как наиболее экономичный способ развития сухопутных сил[641], поскольку многочисленную армию СССР просто не мог содержать ни тогда, ни даже в канун Второй мировой войны. Как мы покажем ниже, производство новых вооружений в первой половине XX в. занимало в военном бюджете государства не столь значительный процент, большая же часть шла на выпуск боеприпасов, ГСМ, выплаты зарплат, строительство и т. д., то есть снабжение.

СССР, оказавшись после гражданской войны в глубочайшем экономическом кризисе, на восстановление после которого ушли почти 5 лет, имел существенные ограничения по военному бюджету. Это вызывало постоянное недовольство Наркомата обороны. Однажды, в канун первой пятилетки, Ворошилов заявил, что не сможет далее руководить Вооруженными силами при таких малых ассигнованиях.

Сталину была нужна дешевая армия, чтобы решить вопросы модернизации и расширения тяжелой промышленности, которые, как он думал, можно было осуществлять только за счет перераспределения средств из других сегментов экономики. Интенсивные методики роста индустриализации страны стали широко применяться лишь после Второй мировой войны, до этого советская экономическая мысль практически имела очень смутные представления об этом.

Итак, согласно сталинской концепции войны, которая выросла из длительных обсуждений развития вооруженных сил страны конца 1920-х гг., изначально маленькая, всего 650–700 тыс. человек, но хорошо вооруженная армия должна была отразить нападение врага и перейти в контрнаступление. При этом и достижение такой численности армии мирного времени, которая была лишь на 40–50 % больше, чем у Франции, достигалось за счет снижения индекса развертывания и, соответственно, вспомогательных тыловых частей. Это в немалой степени расходилось с концепцией развития армии, предложенной после Гражданской войны Фрунзе, согласно которой ставка делалась именно на развертывание резервных дивизий в случае начала войны.

Однако сталинская концепция развития армии конца 1920— начала 1930-х гг. опиралась на гипотезу Тухачевского, что СССР будет воевать с Польшей и другими лимитрофами. Основным вероятным противником, конечно, на суше считалась Польша. Вероятность масштабного вооруженного конфликта с Японией была еще достаточно смутной в представлениях советского руководства.

Но вернемся к проблеме производства. Итак, предполагалось заменить танками живую силу, чтобы решить две задачи — снизить коэффициент развертывания и численность армии мирного времени. Однако вопрос, сколько надо РККА танков и сможет ли народное хозяйство освоить их массовый выпуск, оставался нерешенным в конце 1920-х гг. Согласно мнению начальника ГВПУ ВСНХ Толоконцева, советская промышленность могла в конце 1920-х гг. освоить выпуск 10 тыс. танков. Однако К. Ворошилов счел это преувеличением, снизив выпуск танков до 3500 единиц в течение нескольких лет[642].

В историографию перестроечной поры маршал К.Е. Ворошилов вошел как «танкоборец», да и ретроград в целом. Однако это не соответствовало действительности. Ворошилов выступил на июльских дебатах в Политбюро по вопросу довооружения и переформирования сухопутных сил против раздувания парка тяжелой бронетехники только из чисто рациональных соображений. Во-первых, как было сказано, нарком обороны не верил, что промышленность была в состоянии к концу первой пятилетки освоить выпуск 10 тыс. танков. Во-вторых, что еще важнее, Ворошилов вполне верно полагал, что танки конструкций 1920-х гг., то есть фактически образцы Первой мировой войны, вскоре устареют настолько, что их просто будет невозможно применять в условиях надвигавшейся войны[643]. Именно из-за вопроса своевременности освоения массового выпуска танков столкнулись интересы Ворошилова и Тухачевского, последний в начале 1930-х гг. упорно настаивал на производстве даже не 10 тыс., а более 40 тыс. танков.