назад мы вместе переехали в новую квартиру. И хотя кто-то может возмутиться, что мне всего двадцать и я слишком молода, чтобы выходить замуж, я точно знаю, что желаю провести остаток своей жизни с Оукли и не вижу причин ждать.

Я рада, что он тоже этого хочет.

– У меня для тебя кое-что есть.

В животе кружатся бабочки, когда он лезет в карман… И достает конверт.

Я озадаченно встряхиваю его, надеясь, что из него выпадет кольцо. Не повезло. Потом понимаю. Должно быть, это стихотворение.

Я быстро провожу большим пальцем по печати и открываю конверт. Моргаю, когда вижу два билета на самолет в Индию. Чувство нежности наполняет мою грудь.

– Ты везешь меня в Индию?

Его глубокий голос – музыка для моих ушей.

– Ты говорила, что всегда хотела там побывать.

Сердце того и гляди выскочит из груди. Это не предложение, но жест настолько продуманный, что я не могу злиться на него.

– Это потрясающе.

Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на вспышку разочарования, озарившую все внутри. Дело не в том, что мне не нравится его подарок, очень нравится. Я просто ожидала получить кольцо и обещание всегда быть вместе.

Оукли, должно быть, чувствует, что что-то не так, поскольку произносит:

– Ты расстроена.

Учитывая, что мы всегда были искренни друг с другом, я говорю ему как есть.

– Не расстроена. Просто немного… недовольна.

Он приподнимает бровь.

– Недовольна?

Я встаю.

– Наверное, я ожидала чего-то более… долговечного.

Его челюсть сжимается, и я не могу сказать, злится ли он на меня за то, что я веду себя как ребенок, или пытается не рассмеяться.

– Долговечного?

Мое раздражение достигает пика, и я выдыхаю:

– Черт возьми, Оукли. Я думала, ты собираешься сделать мне предложение.

Ухмыляясь, он ерзает на песке.

– Тогда хорошо, что у меня с собой это, да?

У меня внутри все переворачивается, когда я вижу кольцо в его руке.

– О боже мой.

Оукли надевает мне на палец кольцо из белого золота с огромным черным драгоценным камнем.

– Ты выйде…

– Да! – кричу я, прежде чем он успевает закончить предложение.

Я хватаюсь за грудь, когда смотрю на свое кольцо. Оно просто потрясающее.

– Не могу поверить, что мы помолвлены.

Чувствую восторг каждой клеточкой кожи.

– Это было так неожиданно.

Смеясь, Оукли притягивает меня к себе для поцелуя.

– Этот камень называется «Звезда Индии». – Он приподнимает мое лицо за подбородок. – Но я могу подарить тебе бриллиант, если ты хочешь что-то более традиционное.

Я качаю головой.

– Даже не думай.

Я люблю это кольцо. Оно идеальное.

Он касается своими губами моих.

– Я люблю тебя…

– Запомни, на чем мы остановились, – говорю я, доставая свой телефон.

– Что ты делаешь?

Я набираю имя Уэйна на клавиатуре.

– Пишу твоему отцу.

Я предупреждала, что однажды стану его невесткой.

И еще один эпилог

– Я больше не могу! – кричу я, когда очередная схватка пронзает мое тело. – Я устала.

Я думала, что буду рожать максимум восемь часов… а не двадцать четыре.

Оукли подходит, чтобы вытереть пот, выступивший у меня на лбу, но я отмахиваюсь от его руки.

Я не пытаюсь быть стервой, но выдавить что-то размером с арбуз из чего-то размером с лимон намного сложнее, чем я предполагала. Сейчас я просто хочу, чтобы доктор разжег там огонь и выкурил ребенка из меня.

Оукли целует меня в висок.

– Что я могу сделать?

Я зло смотрю на него.

– Даже не знаю. Как насчет того, чтобы изобрести машину времени и засунуть свой чертов член обратно в штаны?

Брови доктора взлетают вверх, и он усмехается, прежде чем наклониться и прошептать что-то на ухо медсестре.

Самодовольная усмешка расползается по лицу Оукли.

– Если мне не изменяет память, ты сама умоляла меня вытащить его из штанов той ночью, малышка.

Он прав.

Я пришла домой с учебы уставшая и злая… но чертовски возбужденная. Оукли посадил меня на кухонный стол и начал ласкать меня своим змеиным языком. Одно привело к другому, и…

Теперь мы здесь.

Учитывая, что мне остался еще один год в колледже, беременность в мои планы не входила. Однако в ту секунду, когда я узнала, что беременна… мне было спокойно.

До этого момента.

Потому что прямо сейчас мне так больно, что приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не врезать врачу по его тупой гребаной физиономии, ведь эпидуральная анестезия, которая, он сказал, поможет, ни капельки не работает.

– Дыши, – подбадривает Оукли, когда очередная схватка разрывает меня на части.

– Я дышу, – цежу я сквозь зубы.

– Еще немного, – произносит доктор. – Почти вышел.

– Ты говорил, что он почти вышел, последние двадцать четыре часа и шестнадцать минут, проклятый лжец.

Как раз в тот момент, когда я уверена, что больше не выдержу ни секунды, дверь в мою больничную палату открывается. Коул держит перед своим лицом огромный пакет с чем-то похожим на фаст-фуд, входя в комнату.

– Как у вас тут дела, семья? – Он плюхается на пустой стул рядом с Оукли и улыбается. – Я принес поесть, пока мы ждем моего племянника.

Раздражение клубится внутри меня, когда я поворачиваюсь к Оукли.

– Я разрежу тело твоего друга на мелкие кусочки и закопаю их в разных частях света – в таких местах, где его никогда не найдут, – если ты сейчас же не уберешь его и его гребаную еду отсюда к чертовой матери.

Кивнув, Оукли хлопает Коула по спине.

– Коул, тебе пора, чувак. Из-за тебя моя жена хочет убивать.

Коул фыркает.

– Ну конечно, из-за меня…

Я швыряю в него своей чашкой с кусочками льда.

– Убирайся…

Я ругаюсь, когда начинается очередная мучительная схватка. Широко раскрыв глаза, Коул быстро выбегает из комнаты.

– Хорошо, Бьянка, – говорит доктор. – Тужься.

Хватаюсь за край кровати.

– Я тужусь.

Если я начну тужиться сильнее, то взорвусь.

– Знаю, но нужно еще постараться.

Я откидываюсь на подушку, чувствуя поражение.

– Оукли, прости, но я не могу это сделать. Ему придется остаться внутри меня навсегда.

Схватив меня за руку, он встает.

– Можешь. – Он целует костяшки моих пальцев. – Я знаю, это больно. Но когда все закончится, ты даже об этом не вспомнишь.

Я свирепо смотрю на него.

– Ладно, ладно, – исправляется он. – Ты будешь помнить боль, но оно того стоит. – Он прижимается своим лбом к моему. – Ты самый сильный человек, которого я знаю, малышка. Ты справишься.

* * *

Оукли был прав.

Двадцать пять часов изнурительных схваток стоили того.

Каждая частичка боли и печали в моей