Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я бы не стал пить или употреблять. Не стал бы обвинять Бьянку за то, что она рассказала отцу правду о Кристалл. А еще – садиться за руль, из-за чего не убил бы Хейли. Но самое главное? Я бы не стал причинять боль Бьянке.
Не потому, что она никогда не простит меня. Ее прощение – не главное. Но потому, что это разрушило ее доверие и веру в меня.
В нас.
Ведь, в конце концов, я сделал то, чего поклялся никогда не делать. Я ушел. И заставил ее разбираться с проблемами, которые я устроил, в одиночку.
Потому что мне было чертовски больно оставаться.
Я стучу в дверь ее комнаты, чертовски надеясь, что она откроет.
Дилан написала мне полчаса назад и сказала, мол Бьянка приходила в их квартиру, готовая сжечь ее дотла, поскольку Джейс не рассказал ей о потере нашего ребенка.
Честно? Я удивлен, что она ее не сожгла.
Я видел, как она смотрела на меня – с такой болью и отчаянием. Могу только представить, какой гнев она, должно быть, выплеснула на своих братьев.
Вот почему я сейчас здесь. Я не могу все исправить, не могу заставить ее снова начать общаться со своей семьей. Но я могу показать ей, куда направить всю эту обиду и боль. Пусть вселенная и считает меня непригодным на роль отца, Бьянка когда-нибудь станет отличной матерью.
И я не желаю, чтобы она думала, будто в случившемся есть хоть капля ее вины. Мне нужно, чтобы она винила того, кто на самом деле виноват. Так она сможет пережить это и двигаться дальше. Потому что я хочу для нее самого лучшего. И независимо от того, ненавидит она меня или нет, это никогда не изменит того факта, что я всегда буду любить ее.
Глава шестьдесят седьмая
Бьянка
Я игнорирую непрекращающийся стук в дверь и продолжаю складывать вещи в чемодан.
– Наконец-то, – бормочу я, когда шум прекращается.
Однако мое облегчение длится недолго, потому что он начинается снова.
Черт возьми. Джейс может быть таким чертовски упрямым, и этого вполне достаточно, чтобы заставить любого рвать на себе волосы.
– Уходи, Джейс.
С меня хватит. Хватит всего этого.
Я хочу убежать подальше из этого дурацкого города, где не происходит ничего хорошего, и никогда не оглядываться назад.
– Это я.
Замираю при звуке глубокого, резкого голоса Оукли.
Я должна сказать ему, чтобы он уходил. Затем пригрозить вызвать полицию, если он начнет сопротивляться. Но я этого не делаю. Потому что он единственный человек на планете, который может понять мою потерю.
Ведь этот ребенок был не только моим.
Но его тоже.
Его глаза налиты кровью, а резкие черты лица напряжены, как будто он ждет, что я выгоню его, но готов до последнего бороться со мной.
– Что тебе нужно?
Оукли входит в комнату, несмотря на то, что я его не приглашала.
– Увидеть тебя. – Его взгляд останавливается на моем чемодане, набитом одеждой. – Куда ты собираешься?
Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней.
– Уезжаю из города.
И оставляю все эти гребаные воспоминания позади.
Он кивает.
– Понимаю.
Открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но потом он говорит:
– Я решил сесть в тюрьму, чтобы сбежать.
Скрещиваю руки на груди.
– Это помогло?
– Нет. – Он выдерживает мой пристальный взгляд, выражение его лица становится мрачным. – Я думал о тебе и ребенке каждую секунду каждого дня.
Его слова вызывают у меня приступ боли, и я вздрагиваю.
Я даже не знаю, кто это был: девочка или мальчик. Мне так и не удалось услышать сердцебиение малыша. Или подержать его.
– Я не знаю, как могу так сильно горевать о чем-то, чего никогда даже не существовало.
И с этими словами что-то внутри меня взрывается, и слезы, которые я так старалась сдержать, начинают, как дождь, струиться по моему лицу.
Оукли обнимает меня.
– Наш ребенок существовал. – Из его груди вырывается низкий, болезненный звук, и голос срывается на последнем слове.
Мои пальцы хватаются за его футболку, горький всхлип срывается с моих губ. Оукли проводит руками вверх и вниз по моей спине, сжимая меня крепче.
– Мне так чертовски жаль.
Несколько минут греюсь в его тепле, прежде чем оттолкнуть.
– Я знаю… но все еще не могу простить тебя.
Не могу простить себя.
Он обхватывает ладонями мои влажные щеки, заставляя посмотреть на него.
– Мне не нужно твое прощение. Это бремя я бы никогда на тебя не взвалил.
– Тогда чего ты хочешь от меня?
Пальцы скользят по моим скулам.
– Я просто хочу убедиться, что ты не винишь себя. Ведь это не твоя вина.
Он ошибается. Так чертовски ошибается.
– Я гналась за тобой, хотя ты говорил мне отпустить дверь. Я не должна была садиться в твою машину. Я не должна была…
– Бьянка, хватит. – Его глаза полны печали и раскаяния. – То, что произошло, было моей гребаной ошибкой. Моей. Ни твоей… ни чьей-либо еще. – Он ударяет себя в грудь. – Моей.
Его слова заставляют меня чувствовать себя только хуже, ведь то, что он возьмет всю вину на себя, ничего не исправит.
Я закрываю глаза, когда на меня накатывает новая волна боли.
Между нами все было идеально.
Мы были влюблены друг в друга. Мы были счастливы.
Пока одна ночь не разрушила все это.
И я не знаю, как должна справиться с этим… поскольку единственное, что я вижу, когда смотрю на него сейчас, это боль, которую он мне причинил…
И ребенка, которого у нас никогда не будет.
– Посмотри на меня, – хрипит он. – Пожалуйста.
Когда я слушаюсь, он говорит:
– Ты встретишь достойного мужчину. И когда придет время… ты родишь от него детей. Ты будешь лучшей мамой…
– Замолчи, – кричу я, потому что он не понимает. – Я не хочу чьих-то еще детей. Я хотела твоих.
Но этого никогда не случится.
Потому что он смыл свою трезвость в унитаз и разрушил наши жизни.
Оукли снова пытается заговорить, но я ему не позволяю.
– Убирайся.
Я толкаю его, потому что он двигается недостаточно быстро.
– Убирайся к чертовой матери.
Он начинает уходить, но останавливается.
Я собираюсь снова наорать на него, но его взгляд падает на мой чемодан, и он поднимает свой мизинец.
– Не оставляй меня.
Отчаяние в его голосе режет мою душу, словно нож.
Я указываю на дверь.
– Убирайся.
В тот момент, когда он уходит, мучительное чувство пустоты в моей груди