– Понятно, – покорно наклонил голову Ларшер, – все будет сделано именно так.

Повод этот дал сам Беневский, и очень скоро. К комиссару де Гринье с Мадагаскара пришло письмо, в котором «Беневский официально сообщал о своем прибытии с уверением, что готов сотрудничать с французской колонией и предоставляет ей преимущественное право поставки продуктов на остров»[6].

Де Гринье возмущенно округлил глаза и вскинул над собою обе руки:

– Он с ума сошел, этот Беневский, у него вместо мозгов – вареная каша. Это надо же – предлагает мне, губернатору доброй половины Индийского океана, преимущественное право поставки сыра и отрубей на Мадагаскар. В следующий раз он предложит мне занять место повара в его резиденции… Тьфу! Совсем обнаглел!

При этой вспышке гнева находился капитан Ларшер. Лучше бы он зашел в кабинет губернатора позже, либо вообще не заходил. Комиссар де Гринье обрушил свой гнев на него:

– Когда твои бездельники засунут этого графа в пушку и выстрелят в сторону моря?

– Мы к этому готовимся, ваше высокопревосходительство.

– Долго готовитесь, Ларшер.

– Дайте еще немного времени, господин губернатор!

– Еще немного времени, еще немного времени, – передразнил его де Гринье. – Не тяните кота за хвост, Ларшер. Легко говорить с издевкой в голосе о коте и его облезлом хвосте, но трудно совершить что-то конкретное. Особенно, когда надо размахивать саблей или палашом и каждую минуту ожидать от опытного противника пинок под зад. В глазах Ларшера появился протестующий блеск. Де Гринье блеск засек и невольно поморщился: это уже чересчур.

Капитан Ларшер поспешил покинуть кабинет губернатора – слишком уж у того было искажено лицо, от приступа ярости даже рот съехал набок. Лик губернатора сделался простонародным, злым, будто совсем не было в нем благородной крови, вместо нее в жилах плескалась какая-то мутная водица.

Выступить он мог хоть сегодня, но это совсем не означало, что он победит Беневского. А ему нужно было победить проклятого поляка, иначе де Гринье сживет его со света, схряпает за милую душу, даже не задумается: намажет сладкой горчицей, приправит пахучей травкой и всадит в живое тело зубы… Для того чтобы победить, к походу нужно было основательно подготовиться.

На Иль-де-Франс уже пришло лето – теплое, безмятежное, пахло спелыми бананами и плодами манго, блестящая голубизна неба была безмятежной и не располагала к стычкам с кем бы то ни было: ни с английским королем, ни с китайскими мандаринами, ни с туземцами страны Папуа, ни с Беневским. Ларшер неожиданно подумал о том, что напрасно он избрал себе участь военного человека, в мире есть целая куча других, весьма достойных занятий, – из него получился бы неплохой лекарь, дотошливый астроном, учитель школы для одаренных детишек или воспитатель благородных собак, но вместо этого он стал офицером-гвардейцем. Тьфу!

Но что было, то было. Менять род занятий уже поздно – Лаошер находился уже не только на закате своей военной карьеры, но и жизни.

Ответа с Иль-де-Франса Беневский не дождался. Да, собственно, он и не рассчитывал его получить – канцелярия губернатора состояла из людей спесивых, которые считали ниже своего достоинства отвечать на такие письма.

Крепостные сооружение Беневский поправил, кроме пушек неподвижных, находившихся в капитальных гнездах, четыре пушки он поставил на лафеты, в этом ему помогла группа, которую он привел из форта Дофин, – Беневский очень был доволен этим обстоятельством: подвижную артиллерию в Европе имеют только регулярные армии, возглавляемые передовыми командирами. Он потер руки:

– Теперь можете пожаловать, господа. Милости прошу! Встретим с превеликим удовольствием.

В том, что Иль-де-Франс внимательно присматривается к тому, что происходит здесь, на берегу залива Антонжиль, Беневский был уверен твердо. С одной стороны, он ощущал это собственными лопатками, ноздрями, затылком, с другой – постоянно получал подтверждение своим догадкам.

Вчера, например, группа толгашей, вышедшая на охоту в лес, задержала четырех сафирубаев, вынюхивавших, что происходит на берегу бухты, в новой деревне, возводимой Беневским, что за диковинные редуты строит граф на земляном валу, окружавшем крепость, чем поит и кормит своих людей… Старший из охотников, – кстати, родной брат Большого Толгаша, у которого Устюжанинов учился силовым приемам и искусству боя на ножах и кулаках, предупредил задержанных:

– Если еще раз увидим вас здесь, домой вы уже не вернетесь. Это понятно?

– Понятно, – угрюмо пробормотали те в ответ.

– Ну, раз понятно, тогда уходите отсюда быстрее. О предупреждении помните.

Сафирубаи бесшумно растворились в лесу – опытные были разведчики. О встрече с сафирубаями брат Большого Толгаша рассказал Устюжанинову, тот – Беневскому. Беневский помрачнел.

– Похоже, войны нам с комиссаром де Гринье не миновать, – голос его наполнился озабоченными нотками. – Впрочем, – проговорил он, сопровождая фразу легким взмахом руки. – Как это говорят у вас в России? Чему бывать, того не миновать? Так?

– Так, учитель.

– Надо, Альоша, провести ревизию всех наших запасов – взять на строгий учет порох, пули, мушкеты, – словом, все, все, все, что у нас есть.

– Будет сделано, учитель. Не тревожьтесь.

В помощь себе Устюжанинов решил взять Дешанеля. Француз Дешанель сейчас про себя говорил, что он цветет и пахнет – на Мадагаскаре ему нравилось очень, более того, он присмотрел себе красивую мальгашку по имени Сесиль и решил жениться на ней. Это был, пожалуй, первый случай на памяти Устюжанинова, когда француз делал такой выбор.

Устюжанинов такой выбор своего приятеля одобрял.

Ревизию Устюжанинов решил начать незамедлительно. Для хранения пороха были специально вырыты три глубоких земляных погреба, – в разных местах крепости, – с пороховых запасов Устюжанинов и решил начать свою проверку. Дешанель приготовился регистрировать результаты – достал журнал, прошитый толстой суровой ниткой и скрепленный сургучной блямбой, к которой нужно было приложить разогретую металлическую печать, но печати этой не было, и свинцовый карандаш.

Ревизия первого погреба, самого вместетительного, расположенного в углу крепости, заняла целый день, результатами Устюжанинов остался доволен – этими запасами можно было отбить наступление целого полка враждебно настроенных французов. Он присел на бревно, лежавшее у дверей погреба, устало вытянул ноги.

Дешанель, кряхтя, присел рядом, помял пальцами спину: в погребе можно было находиться только скрючившись, спина затекала. Устюжанинов порылся в кармане, достал гладкую костяную безделушку, повертел ее в руках.

– Что это? – спросил Дешанель.

– Самоедский божок. Считается, что он приносит человеку удачу и счастье. У нас на Камчатке таких божков вырезают из моржовых клыков, и всякий охотник, уходя на промысел, обязательно хранит божка у себя в кармане.