href="ch2-920.xhtml#id498" class="a">921 и писал о ней в бульварной прессе статьи клеветнического характера, в том роде, как у нас писались статьи в «Новом времени» и тому подобных органах. Позднее Меринг вновь был принят в партию и стал ее историографом. Бебель и левые его защищали, частью отыскивая смягчающие обстоятельства, частью отрицая достоверность фактов. После партейтага спор был перенесен в партийный суд, который полностью оправдал Меринга, хотя этот приговор вряд ли может считаться образцом беспристрастия922.

Левые мстили бернштейнианцам подобными же разоблачениями. Главным предметом их нападок служило сотрудничество бернштейнианцев в буржуазной прессе и в особенности в журнале Максимилиана Гардена «Zukunft», позволявшем себе грубые нападки на социал-демократов и издевательства над русскими революционерами, за которых тогда считали нужным обижаться левые социал-демократы (теперь прощающие большевикам нечто гораздо худшее, чем словесные издевательства).

Особенно злобным нападениям подвергался Гере, тот замечательный немецкий пастор, который по окончании университета, скрыв свой диплом, поступил рабочим на фабрику, чтобы на себе самом узнать жизнь рабочего, и затем был священником в рабочих кварталах; близкое знакомство с жизнью рабочих привело его из национал-социального в социал-демократический лагерь, вследствие чего он разошелся со своим ближайшим другом, тоже пастором, Науманом и за что был лишен своего пасторского звания. Религиозным человеком он остался и уже потому не мог целиком принять философской части марксизма, да и политически в нем оставалась сильна закваска немецкого националистического империализма. Я был лично знаком с Гере еще с 1900 г., когда он не был еще социал-демократом, и чувствовал к нему большую симпатию как к человеку глубоко искреннему и самоотверженному, пожертвовавшему своей карьерой ради убеждений. Нападки на него мне казались особенно возмутительными. Ближайшей своей целью эти нападки [ставили] принудить его сложить депутатский мандат, который он только что получил; цель достигнута не была, и депутатом он остался923. Впоследствии, перед началом и после начала войны, он оказался в рядах «социал-демократов большинства», шедших за Шейдеманом и решительно поддерживавших правительство, но в то же время играл очень видную положительную роль в том движении, которое стремилось помочь русским и вообще иностранцам, застигнутым войной в Германии924 925. В злобных нападках на Гере, а также на Гейнриха Брауна принимал участие и Бебель, который на Дрезденском партейтаге мне нравился гораздо меньше, чем прежде.

Не на одного меня, но и на самих участников партейтаг производил удручающее впечатление. Через несколько дней после его начала я встретился с Граднауером (тогда видным социал-демократическим депутатом, после революции министром, кажется, внутренних дел926), с которым был знаком, и спросил его, как нравится ему партейтаг.

— Вовсе не нравится, — резко ответил он, — одно сплошное перемывание грязного белья.

Я указал ему на несколько речей, которые, по-моему, не подходили под такую оценку.

— И это — все то же самое, то же перемывание грязного белья, только в форме обсуждения принципиальных вопросов.

Граднауер принадлежал к правому флангу партии.

В результате прений на партейтаге был принят ряд резолюций, подтверждавших верность германской социал-демократии заветам ортодоксального и революционнейшего марксизма, и таким образом формальная победа осталась на стороне левого фланга. Но вместе с тем я совершенно ясно чувствовал, что победила только левая фразеология, а что действительная победа осталась на стороне ревизионизма, что та социал-демократия, которая только что одержала блестящую победу на выборах и оказалась как в рейхстаге, так и в стране самой могущественной партией, есть уже не прежняя революционная социал-демократия, которая после победы должна была сразу радикально преобразовать весь общественный строй Германии, а одна из радикальных реформистских партий, которые могут то в союзе друг с другом, то в антагонизме работать над медленным реформированием общественного строя. Совершенно ясно я это читал на лицах вождей обоих флангов, и совершенно прямо говорил мне это Бернштейн, с которым я попал на возвратном пути в Берлин в один вагон. Мне вспомнилась фраза Герцена: «Христианство при Константине победило языческий мир, но само стало языческим», — и я провел аналогию между историей торжества христианства над древним языческим миром и грядущей в будущем, как я был уверен, победой социализма над буржуазным миром.

Христианство резко противополагало себя языческому миру как учение не от мира сего, как учение всеобщей любви и всепрощения, самоотречения и аскетизма; социализм (и в особенности социализм марксистский) тоже резко противополагает себя буржуазному миру как учение, прямо противоположное его основам, как учение со своей этикой всеобщего равенства и братства, свободы и прогресса927.

Однако очень скоро после возникновения христианства, еще задолго до его торжества, в нем появилось течение (апостол Павел), стремившееся сгладить политическую противоположность между новым учением и основами старого мира; это течение говорило: «Несть бо власть, аще не от Бога» — и таким образом фактически подчиняло или по крайней мере приспособляло свое учение и свою деятельность во имя этого учения к требованиям власти, ему совершенно чуждой. Из этого вытекло признание войны и своего в ней участия в рядах языческого войска в борьбе за языческое дело. За этим последовали другие уступки, и после победы христианский мир воспринял все социальные неравенства языческого мира с его рабством, всю его политическую иерархию и провел ее в свою церковную организацию, оправдал и освятил и смертную казнь, и пытку и обратил их на службу христианства, которое тем самым переставало быть христианством. А фразеология осталась целиком старая — фразеология первоначального Христова христианства, и христиане не замечали уже вопиющего ее противоречия с жизненной практикой.

И вот в марксистском социализме уже теперь мы замечаем явления аналогичные. Появился Бернштейн — апостол Павел марксизма. Он решительно сглаживает противоречия между социализмом и буржуазным миром; он признает колониальную систему, допускает захватническую международную политику, признает общность задач у пролетариата и радикальной буржуазии и вообще обращает социал-демократию из движения решительно революционного и по окончательным целям, и по тактике в радикальную партию социальной и политической реформы, которая в отдельных частных вопросах (особенно в области международной и колониальной политики) далеко не обязательно играет прогрессивную роль.

Причины такого линяния социал-демократизма, как и христианства, как и всякого крупного общественного течения, лежат как в человеческой психологии, так и в экономике. Совершенно естественно, что, пока движение, стремящееся к преобразованию человечества на идеальных основах, захватывает только немногих, лучших представителей народа, оно сохраняет свою первоначальную идеалистическую чистоту. Когда оно охватывает широкие массы, оно вульгаризуется и линяет, начинает прикрывать грубо эгоистическое содержание идеалистическими фразами. Это психологическая причина для линяния всех движений подобного рода.

Историко-экономическая причина у каждого движения своя собственная. У социализма она