Он пытался рассказать Саше именно это.

Но в итоге смог лишь сказать:

— Я попытаюсь. Клянусь, я буду по крайней мере стараться…

Ему удалось пробормотать это прежде, чем Ууламетс в очередной раз закричал им, чтобы они шевелились, и Саша опрометью бросился тушить костер.

Не было ни огня, ни завтрака. Обычно в такой час, Петр вспоминал, беседуя сам с собой, он еще лениво валялся в мягкой и теплой постели, и никакой волшебник не выгнал бы его оттуда. А сейчас он не мог даже припомнить, когда последний раз ему удалось основательно отогреться. Его рука вновь болела, и ко всему он еще промочил левый сапог, тот самый, на котором разошелся шов, когда он переходил через болотистое место.

Ууламетс, раз уж он решил отправиться в путь, шел очень быстро, с силой раздвигая ветки своим посохом, и очень часто даже не обращал внимания, когда отпускал их назад, в то время как Ивешка двигалась через кусты гораздо быстрее, чем могло двигаться человеческое тело, состоящее из плоти и крови, отыскивая дорожку, которая совпадала с тем путем, которого придерживался ее отец, указывала им ее и надолго исчезала из виду.

Это вызывало опасения. Петр беспокоился из-за тех частых перебежек, которые делала Ивешка, и из-за ее долгих исчезновений. Она делала это все чаще и чаще. Он только мысленно отмечал очередные подъемы и спуски с холмов, но не имел ни малейшего представления о том, куда они шли, кроме того, что это имело прямое отношение к Черневогу, а место, где находился тот, хорошо знал старик.

Так что же все-таки мы будем делать с ним, когда поймаем? Что вы сделаете с человеком, который может заставить ваше сердце разорваться прямо в вашей груди, или, собрав свою волю, обрушить прямо на вас дерево…

— Не так быстро! — сказал Петр едва слышно, видя, как Ууламетс уходит все дальше и дальше впереди них. Ууламетс не заботился о том, задевает ли отпущенная им ветка лицо идущего сзади человека, и продолжал идти не оборачиваясь назад, а Петр чувствовал, что он отстает все больше и больше, уворачиваясь от веток, которые, казалось, со всех сторон хлестали его, стараясь не делать этого по отношению к Саше, который шел сзади него и к тому же тащил достаточно тяжелый для его возраста груз. — Не так быстро! — попросил он в очередной раз Ууламетса, но если старик и обратил на него внимание, то весьма мимолетно.

Он выругался, пытаясь заботиться и о себе и о Саше, когда увидел что проход впереди них начал расширяться, и забеспокоился о том, что старик вместе со своей поклажей может уйти от них далеко вперед, ведь знание леса давало большое преимущество особенно в такой темноте.

— Ивешка! — позвал он, беспокоясь по мере того как свободнее становилось идти, и надеялся что она может помочь их затруднительному положению.

Но она исчезла из поля зрения, а Саша вдруг остановился, зацепившись своим грузом за ветку.

— Подожди! — крикнул Петр Ууламетсу. — Саша зацепился! — Он бросил взгляд через плечо на старика, чтобы запомнить направление в котором тот двигался, пока сам Петр приостановился на мгновенье и отодрал колючую ветку от сашиного груза, в очередной раз поранив свою руку, а Ууламетс все продолжал удаляться в темноту, похожий на исчезающее серое пятно, так и не обратив на них никакого внимания.

— Пошли, — сказал он Саше и попытался было следовать за стариком, но не смог отыскать путь, по которому ушел вперед Ууламетс, а проход лесной чаще становился все шире и шире: он мог различать очертания старика далеко впереди, но он не мог точно сказать, где именно он шел и куда нужно было идти им, и от этого становилось еще хуже.

— Он хочет, чтобы мы заблудились, — пробормотал Петр, продираясь через заросли ежевики. Всегда плохо идти сзади, но с его больной рукой, да еще не имея никакого представления, в какой стороне находится берег или в каком месте водяной в очередной раз мог обмотать их скользкими упругими кольцами, поэтому он не хотел терять Ууламетса ни на минуту.

Вдруг что-то слегка задело его руку, вызывая ощущение холода прямо через кафтан. Он подумал было, что это могла быть Ивешка, которая решила, что они сильно отстали, и вернулась на их поиски, и повернулся, чтобы заговорить с ней…

И тут же увидел бледное лицо человека, обросшее бородой, разложившееся лицо с неподвижными глазами.

Петр пронзительно закричал, когда тот схватил его, а холод будто льдом сковал его руку.

— Отойди от него! — закричал Саша.

Призрак тут же отскочил в сторону с тихим воем, разнесшимся по лесу; к нему присоединились еще трое, и все вместе исчезли в чаще.

— Что это было? — едва слышно произнес Петр, только сейчас вспомнив про свой меч, но какой меч мог помочь против подобных существ?

Затем он подумал об этих призраках и о том, что их было трое.

— Ивешка, — крикнул он и начал отчаянно продираться сквозь кусты, испуганный тем, что они могут причинить ей гораздо больше вреда, чем ему. — Ивешка!

Саша был все время рядом, сзади него, и Петр надеялся, что это именно он и подтолкнул его, когда со всех сторон вокруг них появились новые, прятавшиеся до того, призраки, разнося вместе с собой тяжелый могильный запах. Они напоминали по виду грубых и оборванных мужчин, вооруженных мечами и кинжалами, и продирались через кусты не заботясь о колючках, отрезая им путь вперед и назад живой изгородью с обнаженными призрачными мечами.

— Разбойники! — сказал Саша.

— Мертвые, — пробормотал Петр, опуская руку на свой собственный меч, сколь бы ни мала была его польза. Теперь призраки приближались со всех сторон, поблескивая обнаженными мечами. — Ууламетс! — из всех сил крикнул Петр, когда один из них появился прямо перед ним, усмехаясь ему в лицо. — Саша!

Неожиданно здесь же оказалась Ивешка, словно яркое белое пятно в самой середине темной массы, которая начала тускнеть и разбегаться по сторонам, словно свора дворняжек.

— Прочь! — закричала она, раскинув в стороны руки, и темный частокол, будто облако тумана, разлетелся на отдельные клочья, которые тут же исчезли, унесенные ветром.

Петр смотрел на нее не отрывая глаз, пораженный и испуганный тем, что неожиданное избавленье пришло от худенькой стройной девочки. Но не менее пугающим было выражение ярости и гнева на ее лице, словно и он, и Саша стояли следующими на очереди в ее намерениях.

Но выражение столь жестокой и беспощадной ненависти, на самом деле, было обращено к лесу, туда, где раскачивающиеся кусты предвещали приближение чего-то, на сей раз вполне материального, которое направлялось прямо к ним. И в следующий момент из зарослей выбралась серая фигура Ууламетса, а где-то среди верхушек деревьев, порхала черная птица, во всяком случае шум ее крыльев не могли заглушить пыхтенье и потоки ругательств, которые извергал старик.

— Отстали и теперь кричите на весь лес, а зачем? Здесь еще кое-что может спать! А ты, девочка, не отворачивай от меня свое лицо. И не притворяйся, что плохо слышишь меня!