Она увидела со спины мсье Лефлок-Пиньеля, тот беседовал со светловолосым мужчиной, стриженным под ежик. Неподалеку мсье Ван ден Брок разговаривал с дамой из полиции, невысокой брюнеткой с суровым лицом, а мсье Мерсон приник к уху Ифигении.

— Когда ее нашли? — спрашивал мсье Мерсон.

— Ну я ж вам два раза сказала! Вы не слушаете! Это мы с мадам Кортес ее нашли, завернутую в коврик! Вернее сказать, это собака! Она ее учуяла…

— У них есть предположения, кто мог это сделать?

— Я, по-вашему, в полиции работаю, что ли? У них и спросите!

Зоэ вздохнула с облегчением. Мама не умерла. Она поискала взглядом Гаэтана. Его нигде не было видно. Наверное, сразу проскользнул домой.

Она вихрем взлетела по лестнице, рывком распахнула входную дверь, пробежала мимо гостиной, где Ирис висела на телефоне, и ворвалась в комнату матери.

— Мамочка! Ты жива!

Она бросилась к Жозефине, потерлась носом о ее грудь, вдыхая запах.

— Я так испугалась! Я подумала, что полиция приехала из-за тебя!

— Из-за меня? — шепотом переспросила Жозефина, прижав ее к себе и слегка укачивая, как малыша.

И от нежных, уютных маминых объятий растаял лед, прорвалась плотина. Зоэ рассказала все. Про поцелуй Филиппа, про письма отца, про то, как Гортензия сказала, что отец погиб в пасти крокодила, про свое горе и про гнев, душивший ее.

— Я одна его защищала, больше никто! А он же все-таки мой папа!

Жозефина уткнулась подбородком в волосы дочери и слушала ее, прикрыв глаза от счастья.

— Я же не могу забыть и жить дальше как ни в чем не бывало! И я не знала, что делать с вами, раз вы забыли и живете дальше! Ну и тогда я на тебя обиделась и перестала с тобой разговаривать. А сегодня увидела полицейские машины и решила, что ты не выдержала, что я с тобой не разговариваю! Я чувствовала, что ты ждешь, когда я тебе все объясню, но я не могла, не могла, ничего не получалось, меня как будто заблокировали…

— Знаю, знаю, — говорила Жозефина, гладя ее по волосам.

— Ну и тогда я подумала, что ты…

— Что я умерла?

— Да… Мама! Мамочка!

И обе заплакали, обнявшись и крепко прижавшись друг к другу.

— Жизнь иногда такая сложная, а иногда совсем простая. Так трудно друг друга понять, — всхлипнула Зоэ, уткнувшись мокрым носом матери в плечо.

— Вот потому и нужно разговаривать. Всегда. Иначе накапливаются недоразумения, и уже невозможно что-нибудь уразуметь, потому что перестаешь слышать друг друга. Хочешь, объясню тебе про Филиппа?

— Я, кажется, поняла…

— Из-за Гаэтана?

Зоэ покраснела до ушей.

— Пойми, мы тут не выбираем. Порой любовь обрушивается на тебя, и ты ничего не можешь поделать. Я все сделала, чтобы этого не допустить, я избегала Филиппа.

Зоэ взяла прядь ее волос, накрутила на палец.

— Тогда, на кухне, я не ожидала, что… Это было в первый раз, клянусь тебе. И, кстати, в последний.

— Ты боишься сделать больно Ирис?

Жозефина молча кивнула.

— И ты его с тех пор не видела?

— Нет.

— И тебе больно?

Жозефина вздохнула:

— Да, пока еще больно.

— А Ирис знает?

— Думаю, она что-то подозревает, но ничего не знает точно. Считает, что я тайно влюблена в него, а он ко мне равнодушен. Она не в состоянии себе представить, что он мог обратить на меня внимание…

— Да уж, Ирис уверена, что весь мир вертится вокруг нее!

— Не нужно так, детка! Она твоя тетя, и у нее сейчас тяжелый период.

— Хватит, мам, перестань ей все прощать! Ты слишком добрая… А папа? Эта история про крокодила — правда?

— Не знаю… Теперь уже ничего не понимаю…

— Я хочу знать, мама. Даже если это будет тяжело.

Она серьезно смотрела на мать. Она преодолела пропасть, отделяющую девочку от женщины. Она требовала правды, чтобы строить свою жизнь и свою личность. Жозефина не могла ей солгать. Могла смягчить жестокую реальность, но скрыть не могла.

Она рассказала, как год назад Милена сообщила ей о смерти Антуана, как посольство Франции провело расследование, как ей выдали официальное свидетельство о смерти и она получила статус вдовы, рассказала о посылке и письме друзей из кафе «Крокодил»: все говорило о том, что Антуан погиб. Она опустила слова «в пасти крокодила», чтобы жуткий образ не закрепился в сознании Зоэ и не стал причиной ночных кошмаров… Потом заговорила о письмах. Она не упомянула о встрече с незнакомцем в метро — а вдруг это не он? Умолчала и о баллах, пропавших с карточки: боялась совсем расстроить Зоэ, обвинив отца в воровстве.

— Так что я уже ничего не знаю…

Она снова почувствовала, что запуталась, и уставилась в пол, в одну точку, упрямо, как человек, безуспешно ищущий ответа.

— Поверь, детка, если бы он позвонил в дверь, я бы его впустила, я бы не бросила его на произвол судьбы. Я ведь любила его, и он ваш отец.

Иногда она вспоминала уход Антуана. Она тогда не представляла, как будет жить без него. Кто будет выбирать, куда поехать в отпуск, какое вино пить за обедом, какой интернет-провайдер лучше? Она часто тосковала по мужу. По человеку, на которого можно опереться. И тогда она думала, что муж не должен уходить от жены…

Зоэ взяла ее за руку и села рядом. Они были похожи на двух солдатских жен, которые ждут, когда их мужья вернутся с фронта. И не знают, дождутся ли.

— Надо повнимательнее прочитать следующее письмо, — сказала Зоэ. — Если это какой-нибудь приятель из кафе «Крокодил» решил поразвлечься, мы поймем это по почерку.

— Почерк его, я сравнивала… Или кто-то научился очень точно ему подражать! Да и кому взбредет в голову так развлекаться? — спросила Жозефина, вновь охваченная сомнениями, от которых у нее в последнее время пухла голова.

— Да мало ли психов, мам, все вокруг с ума сходят…

Карие глаза Зоэ потемнели, подернулись грустью. Жозефина ужаснулась. Что заставило ее так рано созреть, отбросить, презрительно пожав плечиками, детскую наивность? Исчезновение отца, его долгое, тягостное отсутствие? Или первые любовные переживания?

— А из-за чего вся эта толчея во дворе? — спросила Зоэ, возвращаясь к реальности.

— Из-за мадемуазель де Бассоньер. Ее тело нашли на помойке.

— Ух ты! — сказала Зоэ. — Ее удар хватил?

— Нет. Похоже, ее убили.

— Вау! Преступление в нашем доме! Про нас в газетах напишут!

— Это все, что ты можешь сказать?

— А я ее не любила, не хочу притворяться. Вечно она на меня смотрела как солдат на вошь!