– Святые отцы, – сказала госпожа Зависть так громко, чтобы её услышали через рёв кричащей толпы, – прошу, простите моё невежество. Ребёнок Мёртвого Семени – что вы имеете этим в виду?

– В моменты награды те мужчины, которые не разделяют нашу веру, госпожа, часто невольно проливают семя жизни… и излитие это продолжается, когда жизнь покидает тело. Именно в этот момент, положив труп под себя, женщина может оседлать его и таким образом принять семя мёртвого мужчины. Дети, рожденные в результате подобного зачатия, – святейшие родственники Провидца. И Анастер первый из них, достигший совершеннолетия.

– Это, – сказала госпожа Зависть, – необычно…

Ток впервые на своей памяти увидел, как её лицо болезненно побледнело.

– Дар Провидца, госпожа. Ребёнок Мёртвого Семени несёт видимое доказательство того, что смерть целует жизнь – доказательство самого Вознаграждения. Мы знаем, что чужеземцы боятся смерти. Верующие – нет.

Ток прокашлялся и наклонился к священнику.

– А когда эти тенескаури покинут Бастион… в городе останется хоть кто-то живой?

– Принятие неизбежно для всех, господин.

– Другими словами, те, кого не поразила лихорадка, были… вознаграждены?

– Верно.

– А потом съедены.

– У тенескаури есть нужды.

Беседа подошла к концу, когда толпа жителей, хлынувшая с главной улицы, заполонила площадь. Во главе толпы ехал юноша, он единственный сидел на коне – покрытой язвами, пожилой, чахлой тягловой кляче с изогнутой спиной и шеей. Когда юноша проехал вперёд, он неожиданно обернулся туда, где стояли Ток и другие. Затем указал на них длинной тонкой рукой и вскрикнул.

Это был бессловесный пронзительный звук, но последователи хорошо его поняли. Сотни лиц повернулись и уставились на незнакомцев, после чего люди кинулись к чужакам.

– Ох, – выдохнула госпожа Зависть.

Второй священник отскочил назад.

– Увы, нашей защиты недостаточно. Приготовьтесь к своей награде, чужаки! – сказал он и помчался прочь вместе с двумя другими жрецами.

Госпожа Зависть подняла руки и неожиданно оказалась окружена парой огромных зверей. Оба ринулись навстречу толпе. На мостовую хлынула кровь, и повалились первые тела.

Сегулехи протиснулись мимо Тока. Сену остановился рядом с Завистью.

– Разбуди нашего брата, – прокричал он.

– Согласна, – сказала она, – Тлен, без сомнения, тоже появится, но я подозреваю, они будут слишком заняты для того, чтобы сражаться друг с другом.

Кожаные ремни лопнули, когда Мок буквально взмыл в воздух, уже держа оружие в руках.

А вот и я, забытый всеми. Ток принял решение.

– Повеселитесь тут от души, – сказал он, отходя по боковой улочке.

Пока ай и пёс прогрызали путь сквозь воющую толпу, госпожа Зависть развернулась, широко открыв глаза.

– Что? Куда это ты?

– Я принял Веру! – крикнул он. – Эта толпа несётся прямо на малазанское войско, хотя ещё не знает об этом. И я иду с ней.

– Послушай, Ток! Мы сотрём это жалкую армию и бледного коротышку в порошок! Нет никакой нужды…

– Не уничтожай их! Прошу, Зависть. Прорежьте себе путь, да, но они нужны мне.

– Но…

– Нет времени! Я всё решил! Если удача Опоннов будет сопутствовать мне – мы ещё встретимся. Иди, ищи свои ответы, Зависть, а я найду друзей!

– Подожди…

С последней волной Ток развернулся и побежал по улице.

Оглушающая вспышка волшебства толкнула его в спину, но он не обернулся. Зависть вымещала злость.

Худ её знает, она только что могла потерять самообладание. Боги, любимая, оставь кого-то из них в живых.

Он повернул направо и опомнился лишь посреди толпы орущих крестьян, рвущихся, как и он, к основной артерии города, куда хлынули Верные. Он ворвался в безумный поток и начал кричать – бессловесно, как кричат немые, – с бездумной фанатичностью продираясь через поток.

Как листок посреди широкой и глубокой реки…

Мать Тьма породила трёх чад,

Первые, тисте анди, дети возлюбленные,

на земле обитали до Света.

Затем в муках родились Вторые,

тисте лианс, в пламенной славе Света.

И в ярости Первые чада

отреклись от Матери. Были

изгнаны обречённые дети Тьмы.

Тогда она, милосердная,

жизнь даровала Третьим,

порожденьям войны между Светом

и Тьмой, тисте эдур. И тень

навеки скрыла их души.

Сэбун Иманан. Басни Кильманара

Он получил крепкую оплеуху, боль утихла быстро – прежде, чем он успел осознать, что всё это значит, – осталось лишь щекочущее онемение, с которым он был готов легко скатиться обратно в бесчувственность. Но тут же получил вторую пощёчину.

Остряк приоткрыл глаза.

– Проваливай, – промямлил он и снова зажмурился.

– Ты пьян! – прорычала Скалла Менакис. – И воняешь. О, боги, одеяло всё заблевал. Так, с меня хватит, пусть хоть сгниёт здесь! Сам возись, Бук. Я пойду обратно в цитадель.

Остряк услышал удаляющийся стук сапог по неровным доскам пола в его убогой комнатушке, услышал, как дверь со скрипом раскрылась, а затем с грохотом захлопнулась. Вздохнул и перекатился набок, чтобы провалиться обратно в сон.

На лицо вдруг упала холодная, мокрая тряпка.

– Утрись, – произнёс Бук. – Ты, друг, мне нужен трезвым.

– Никому я не нужен трезвым, – пробурчал Остряк, отбрасывая тряпку. – Оставь меня в покое, Бук. Хоть ты-то можешь понять…

– Вот именно, я могу. А ну сядь, чтоб тебя!

Крепкие руки схватили Остряка за плечи, вздёрнули. Он сумел схватить Бука за запястья, но в пальцах не осталось силы, так, слабенько подёргаться. В голове загудела боль, налилась под закрытыми веками. Остряк перегнулся вперёд, его стошнило, желчь полилась изо рта и через ноздри на пол между потёртыми сапогами.

Позывы к рвоте утихли. В голове внезапно прояснилось. Сплюнув, Остряк скривился:

– Это была не просьба, ублюдок ты этакий. Ты не имеешь права…

– Заткнись.

С ворчанием Остряк уронил голову на руки.

– Сколько дней?

– Шесть. Ты свой шанс упустил, Остряк.

– Шанс? Ты о чём вообще?

– Слишком поздно. Септарх с паннионской армией перешёл реку. Вторжение официально началось. Говорят, по фортам за стенами города ударят ещё до заката. И возьмут их. Армия там немаленькая. Опытные солдаты, которые уже провели не одну осаду – и все успешно…