Епископ Вимпос произнес молебен, его худое лицо было серьезно и строго. Под сводом сокровищницы заклубился аромат ладана. Народу было так много, что негде было стать на колени, но епископ словно и не замечал этого. Он обращал языческое капище в православный греческий храм. Проповедь его была короткой: «Есть только один Бог, и Иисус сын его».

Епископ истово благословил толпу, точно хотел заглушить укоры совести—как-никак, он упразднил сегодня Зевса, Геру, Аполлона; и толос опустел. Пока Генри и Софья показывали дону Педро сокровищницу Софьи, Львиные ворота, стелы и могильные плиты на агоре, Дасисы укладывали длинные доски на деревянные козлы в центре толоса, устилали их самыми лучшими скатертями, ставили на столы самую лучшую посуду, собранную со всей деревни. Зажгли свечи, чередуя их с букетами осенних цветов. В два часа пополудни Софья рассадила гостей строго по чину, каждый сел на то место, где лежала карточка с его именем — Софья приготовила их накануне вечером. Дон Педро повернулся к Софье и восторженно прошептал:

— У меня такое ощущение, будто я собираюсь разделить трапезу с веками!

Епископ Вимпос благословил гостей и прочитал благодарственную молитву. Мужчинам подали узо, откупорили бутылки арголидского вина, наполнили бокалы. Женщины из Харвати устроили роскошное греческое пиршество: голубцы, фаршированные мидии, маринованные креветки, сухая соленая корюшка, баклажаны, тушенные с мясом, целиком зажаренный барашек, вареные цыплята, печень, тушенная в горшочках с овощами, ветчина с макаронами, пудинг, а на десерт баклава, ореховый торт с чищеным миндалем и густой черный кофе. Дон Педро поднялся и провозгласил тост за короля Георга и королеву Ольгу, епископа Вимпоса, сопровождавшего его профессора Куманудиса, за всех женщин Харвати, приготовивших такое вкусное и обильное угощение, и за хозяев—доктора Шлимана и госпожу Софью Шлиман, «которые, — сказал дон Педро — подарили мне самый памятный день в моей жизни».

Генри сжал под столом руку Софьи. Они оглядели застолье и встретились с полным изумления взглядом Стаматакиса.

До сезона дождей оставалось совсем немного. Генри предполагал свернуть работы в середине ноября. Значит, впереди три недели—и всего семьдесят семь землекопов; Генри поставил несколько рабочих раскапывать Львиные ворота—он надеялся все-таки добраться до порога; дал небольшую группу и две телеги Софье и Спиросу; а остальным рабочим велел копать на агоре, внутри двойного кольца вертикальных плит. Он не был уверен, что царские могилы именно здесь… а вдруг все-таки он опять не ошибся! Он также улучил момент и припрятал несколько черепков, чтобы послать их в Лондон Максу Мюллеру.

Генри и Стаматакис решили перевезти в Харвати четыре стелы с барельефами, чтобы они не мешали раскопкам. До сих пор Генри рыл вокруг них, теперь же, когда стелы увезены, можно расширить площадь раскопа. Углубившись на три фута, сделали первую важную находку: две каменные плиты, лежавшие одна на другой, третья торчала вверх под острым углом. На горизонтальной плите нашли человеческую челюсть с тремя уцелевшими зубами.

Всю следующую неделю лил дождь. Несмотря на грязь, Генри продолжал раскопки, и в конце концов дошли до материка. Здесь Генри ожидал сюрприз, поднявший его дух: в монолитной скале была высечена четырехугольная, десять футов на двадцать, яма. Зачем было прорубать скалу, если не для… могилы? Копать было трудно — после ливня яма заполнилась дождевой водой. Но Генри, несмотря на все трудности, продолжал рыть и наткнулся на еще несколько плит, лежавших одна на другой.

Тем временем Софья одержала свою маленькую победу. Ее рабочие откопали порог входа и без особого труда вынули рыхлую землю, наполнявшую дверной проем; когда весь этот мусор был погружен на телегу, бригада прекратила работу, обступив полукругом Софью, — и она вошла во внутренний зал толоса. Помещение было залито мягким светом, падающим из пролома в куполе. Она не верила, что Вели-паша спускался через пролом внутрь; значит, она, должно быть, первый человек, вступивший под своды толоса, с тех пор как его засыпали землей. Это ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения, знакомое только археологу, она никогда не забудет.

Софья позвала рабочих, они вошли с заступами и лопатами и стали расчищать толос. Если сокровищница не разграблена, здесь могут оказаться интересные находки. Софья еще на лопате просеивала сквозь пальцы землю, которую потом ссыпали в корзины и относили на телеги. Ничего особенного не нашли, если не считать обломка синего мрамора, покрытого узором в елочку.

Приехал фотограф, один из братьев Ромаидисов, хозяев афинского фотоателье, и начал снимать раскопки и извлеченные из земли предметы. Генри был нужен инженер, который мог бы сделать план-чертеж раскопок. Полицмейстер Леонардос рекомендовал ему военного, располагавшего досугом. В пятницу 3 ноября Генри отправился за ним в Нафплион. Опять всю дорогу моросило. Договорились сразу же. Василиос Дросинос был человек умный и, по-видимому, неплохой специалист. Он читал статьи Шлимана в «Полемических листах» и восхищался его раскопками Трои. Дросинос без колебаний принял приглашение Шлимана.

На другой день, в субботу, рабочие Генри откопали плиту — «порог» Львиных ворот. Теперь на раскопках работало уже сто человек. Прямо на пороге нашли то ли бронзовый, то ли медный перстень-печать. На нем были выгравированы две молодые дамы, дивной красоты, как сказала о них Софья.

— Мне нравятся их прически, — прибавил Генри, — простые, но изящные. А позы! Сидят рядышком, а смотрят врозь.

Возле Львиных ворот нашли прозрачные красные камушки, просверленные насквозь, чтобы можно было снизать их в бусы, различные ритуальные фигурки, великолепно расписанный треножник, маленькое серебряное кольцо, кусочек свинца к форме цилиндра — гирька, как решил Генри, золотую серьгу, свитую из толстых золотых нитей и очень похожую на серьги, привезенные из Трои.

На плите, образующей как бы порог шириной в восемь футов, были видны колеи, выбитые колесницами, въезжавшими и выезжавшими из акрополя.

_ И все же я не уверен, что это колеи от колесниц.

Конечно, колесница могла проехать под Львиными воротами, но дальше ведь ехать некуда. Склон горы очень крут, а между агорой и внутренней циклопической стеной слишком мало места.

В понедельник приехал Василиос Дросинос и не медля приступил к топографической съемке. Выглянуло солнце, грязь просохла, и работа снова пошла быстрее. Генри вернулся к высеченной в скале могиле. На глубине девятнадцати футов в слежавшемся слое нашли вторую деревянную пуговицу, покрытую золотой пластинкой с резным узором. Стала попадаться одноцветная, очень яркая керамика, черная и красная, похожая на ту, что находили в нижнем городе при раскопках Трои.

В последующие два дня Генри нашел двенадцать золотых пуговиц, несколько золотых листьев, множество человеческих костей и тут же кости свиней, большой топор и еще несколько одноцветных доисторических ваз. В северном углу шахты пришлось остановить работу — над ним как раз проходил двойной ряд вертикальных плит.

— Я боюсь тут копать, можно нечаянно его разрушить, — сказал Генри Дросиносу.