Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Максимыч жарко ударил себя по согнутой руке своей увесистой лапонью:
— Вот вам НАТО!.. Хотели НАТО — нате!.. Без всяких обойдемся!.. Знаем, что за вояки америкосы! А чего, ты говоришь, с их флотом у Антарктиды случилось? Кто их порубал?
Павел Иванович солидно побарабанил пальцами по столу:
— Да никто толком ничего не знает, только стоял себе флот (или шел куда), вдруг с чистого неба сорвался огонь и начал бить по кораблям, один за другим зажигать, взрывать — там же снарядов полно… Ну, те и того, капут… Думают вообще, что часть фашистов там, на Антарктиде, окопалась.
— Как… на Антарктиде? — Я подвесил уши повыше.
Павел Иванович допил из стаканчика:
— А так… Ваши же наци очень эту Антарктиду любили.
— Как любить? Чего там? Снег? Лёд? Льда любить?
Павел Иванович рассказал, что Гитлер задумал переселяться в Антарктиду и там основать центр Третьего рейха — оказывается, там подо льдом есть огромные воздушные мешки с теплыми озёрами, а в самом материке водой за миллионы лет проделаны ходы и тоннели, где спокойно можно жить. И вообще, оказывается, оба полюса соединены гигантским «змеиным» ходом, который ведет в обход ядра магмы, и из Арктики («ну, там где якобы неподалеку эти арии расплодились, где страна Туле была») можно запросто по этим змеиным ходам попасть в Антарктиду, надо только горючим запастись, чтобы такое расстояние одолеть:
— Да они вообще считали, что Антарктида — это уплывшая и потом замерзшая Атлантида!.. — заключил он веско.
— Ау! Оу! — вырвалось у меня. Антарктис! Атлантис!
Максимыч тоже сглотнул от удивления. А Павел Петрович значительно шевельнул лицом:
— Они знали, что там, под коркой льда, воздушные мешки покрепче нашей атмосферы, бьют горячие источники, а в пещеры можно целые города поместить. Говорят, в Антарктиде уже была организована пробная колония, «Новая Швабия», и перекинуто в конце войны всё ценное. Конечно, они не всех туда хотели взять — только верхушку… Может, кто и сейчас там сидит… Вот американцы сунулись — и получили… Кстати, этот самый Зеботт разработал «теорию червей», что якобы около Земли есть «червячные переходы» — тоннели, ведущие к черным дырам. А через эти дыры уже можно гулять в пространстве и времени. Так-то… Немцам позарез машина времени нужна была, чтобы узнать у атландцев все секреты, а атландцы спят в анабиозе в этих мешках и когда проснутся — неизвестно…
Максимыч угрожающе переложил по столу свои громадные ручаги:
— Доузнавались, падлы… Правильно сказал Сталин, когда ему доложили о самоубийстве Гитлера: «Доигрался, подлец!» Доигрались, в натуре! И мир чуть не уничтожили! Хорошо, что мы им жару дали! Воевать надо так: немец на тебя с ножом, а ты на него — с пистолетом, он подбил машину — мы взорвали дом, он посылает одного нашего в больницу, а мы троих ихних — в морг…
Я молча выпил. Ohne Kommentar. Без комментариев. Что сказать? Молчать. Бережёного бог не бережёт, бережёный сам себя бережёт, богу надо за другими следить, кому помощь нужна, безбрежным и малобережёным. Берегите только себя и своих близких… Кто меня бережёт? И где мои близкие?
Потом Павел Иванович сообщил, что Гурджиев учил, что главная сила жизни и власти — в абракадабре:
— Кто ею владеет, то владеет миром.
— А чего это? Абракадабра — это же так, глупость какая-то? — возразил Максимыч.
— Это ты так думаешь, что глупость, — загадочно усмехнулся Павел Иванович, — на самом деле «авракадавра» — заклинание, по-древнееврейски значит: «Скройся, нечистый!» И пишется оно так хитро, углом… дай сюда бумагу! — потребовал он, повернул листок со свастиками и начал выводить:
abracadabra
abracadabr
abracadab
abracada
abracad
abraca
abrac
abra
abr
ab
a
И, пока рисовал, пояснил нам, что, говорят, Гитлер любил в свободное от тирании время играть с сотрудниками рейхсканцелярии в абракадабру — писали по букве, и на кого придётся последнее «а» — тот проиграл бутылку шампанского…
— Морской бой, что ли?
— Типа того.
Так, в беседах, прошло около часа, за которые Максимыч что-то перекладывал с тарелки на тарелку, уносил пустые, Павел Иванович вздрёмывал, свешивая голову набок и растворяя рот, просыпаясь, ругал врачей, которые не ставят ему бесплатную челюсть, скоро даже каши есть не сможет, а я им рассказал об одном враче, который жил недалеко от безрукого дедушки Адольфа. Этого врача прозвали «доктор-смерть», потому что заметили — куда он ни придет, пациенты умирают. Его начали заказывать из других мест, к заядлым тёщам, неверным любовницам и зажившимся на этом свете богатым родителям, а там всё случалось по схеме: «пришел — осмотрел — умертвил». Об этом узнали власти, увезли его в Бонн…
— А там, наверно, от него все и подавно перемёр ли, — предположил Максимыч и отправил ещё одну пустую бутылку укрыться в окопе за батареей; потом спросил, как правильно расшифровывается «SS»: — Это просто от «зондер», «особый», но чего «зондер»?..
Я был рад что-то сообщить:
— Ничего чего, не «зондер». «SS» — это «Schutz-Staffel»…
— Чего-чего? «Шутц» понятно — «охрана». А «штаффель»?.. На «штиффель» похоже… Охрана в сапогах, что ли?
— Staffel — это коммандо, отряд… У Геринга был свой полк — авиа, его охрана… оттуда начались называть-назвать…
— Охранная команда, значит… Типа опричнины… А, хитро… Кстати, ребята, надо список вещей на завтра составить, в поездку едем, нет? — сказал Павел Иванович, позёвывая и поправляя рукой что-то во рту, на что Максимыч достал с полок тетрадный лист и огрызком красного карандаша начал царапать:
— Так… Кипятильник… Чай… Колбаску, сыр, хлеб… Белье… Трусы-носки у вас есть? Можно купить в ларьке, у них всё есть…
— Ничего есть… Всё там… чемодан… персидский словарь, электронка… даже щубная зётка… блокнот-словарь… — перечислял я.
Вдруг раздался резкий, какой-то излишне горячий нервный звонок. Послышался скрежет стульев, женский голос крикнул:
— Это Борька, наверно. Я открою!
Щёлкнула дверь. Какие-то тихие разговоры. Вдруг с грохотом распахнулась дверь и в комнате появился Витя-кобурной, за ним ввалился капитан Жирновский.
— Оставаться по местам! Мы из милиции! — сказал зло Витя и, схватив меня за руки, свёл их вместе и грубо защёлкнул холодным жгучим острым железом. — А ну, встал!
Ветераны, открыв рты, сидели не двигаясь. Я осоловело смотрел вокруг. Внутри всё оторвалось и полетело кавардаком.
— Где его вещи? Эта сумка? Эта, спрашиваю?
Максимыч сглотнул слюну:
— Ну, эта… да.