– А вы думали, Агнес, как это сделать?

– Часто! Я не боюсь, Тротвуд. Я уверена в успехе. Уверена потому, что здесь многие меня знают и хорошо ко мне относятся. Не бойтесь за меня. Нам много не нужно. Если я смогу снять старый, милый дом и открыть школу, я принесу пользу и буду счастлива.

Ее нежный голос, взволнованный и вместе с тем спокойный, пробудил во мне воспоминание о старом, милом доме, а потом и о моем опустевшем доме, и на сердце у меня стало так тяжело, что я не мог произнести ни слова. Трэдлс сделал вид, будто роется в бумагах.

– А теперь перейдем к вашим деньгам, мисс Тротвуд, – сказал он.

– Ну, что ж! – вздохнула бабушка. – Я могу только одно сказать: если они пропали, ничего не поделаешь, я как-нибудь это вынесу, а если они не пропали, я была бы рада получить их обратно.

– Поначалу их было восемь тысяч фунтов в государственных облигациях? – спросил Трэдлс.

– Совершенно верно, – отозвалась бабушка.

– Я мог найти данные только о пяти, – смущенно сказал Трэдлс.

– …тысячах или фунтах? – спросила бабушка с необычайным спокойствием.

– О пяти тысячах фунтов, – сказал Трэдлс.

– Да их там столько и было, – сказала бабушка. – На три тысячи фунтов я продала сама. Одну тысячу, дорогой мой Трот, я уплатила за твое обучение, а две тысячи оставила у себя. Когда я потеряла остальные деньги, я решила, что лучше об этой сумме не упоминать и хранить ее на черный день. Мне хотелось поглядеть, как ты, Трот, перенесешь это испытание. Ты его перенес достойно – стойко, самоотреченно, с верой в себя. Так же перенес его и Дик. Помолчи, а то нервы у меня немножко не в порядке!

Никто не мог бы этого предположить, видя, как она сидит совершенно прямо, скрестив руки; она удивительно владела собой.

– А теперь я счастлив вам сообщить, что мы получили назад все ваши деньги! – воскликнул Трэдлс, сияя от радости.

– Не поздравляйте, пусть никто не поздравляет! – вскричала бабушка. – Как же это произошло, сэр?

– Вы думали, что эти деньги присвоил мистер Уикфилд? – спросил Трэдлс.

– Конечно, – ответила бабушка. – И потому мне нетрудно было молчать. Агнес, не говори мне ни слова!

– А на самом деле облигации были проданы на основании полученной от вас общей доверенности. Едва ли стоит говорить, кем они были проданы и кто подписал документ. Затем этот негодяй заявил мистеру Уикфилду и сумел это доказать цифрами, что распорядился указанной суммой (получив общие указания мистера Уикфилда, как он говорил) для того, чтобы покрыть другие недостачи и скрыть затруднительное положение фирмы. А потом мистер Уикфилд, совершенно беспомощный в его руках, якобы уплачивая вам проценты на капитал, которого, как он знал, не существует, стал, несчастный, соучастником мошенничества.

– И в конце концов обвинил самого себя, – перебила бабушка, – и написал мне сумасшедшее письмо, признал себя виновным в грабеже и в неслыханных преступлениях! В ответ на это я как-то утром пришла к нему, потребовала свечу, сожгла письмо, а ему заявила, что если он когда-нибудь сможет загладить вину перед собой и передо мной, пусть это сделает, а если не сможет, пусть заботится о своих делах ради дочери… Если кто скажет мне хоть слово, я уйду!

Мы молчали. Агнес закрыла лицо руками.

– Значит, мой друг, – после паузы продолжала бабушка, – вы в самом деле заставили его вернуть деньги?

– Мистер Микобер так припер его к стене, и когда Хип опровергал одно доказательство, приводил столько новых, что тот не смог увильнуть. А самым замечательным мне кажется то, что эту сумму он украл не столько из жадности, которая, правда, у него непомерна, сколько из ненависти к Копперфилду. Он прямо так и сказал. Сказал, что готов заплатить столько же, лишь бы только навредить Копперфилду.

– Скажите пожалуйста! – Тут бабушка задумчиво нахмурила брови и взглянула на Агнес. – А что с ним сталось?

– Не знаю, – ответил Трэдлс. – Он уехал вместе с матерью, которая все время причитала, умоляла и винилась. Они уехали ночной лондонской каретой, и больше ничего я о нем не знаю. Разве только то, что, уезжая, он держал себя нагло и не скрывал свою ненависть ко мне.

Должно быть, он считал, что всем обязан мне не меньше, чем мистеру Микоберу. Это я считаю комплиментом – так я ему и объявил.

– А как вы думаете, Трэдлс, у него есть деньги? – спросил я.

– Ох, да! Думаю, что есть, – ответил Трэдлс, насупившись и покачивая головой. – Не тем, так другим способом он, конечно, прикарманил немалую толику. Но если вы проследите, Копперфилд, его путь, вы убедитесь, что деньги никогда не отвратят такого человека от зла. Он воплощенное лицемерие и к любой цели будет идти кривой дорогой. Это его единственное вознаграждение за то, что внешне он вынужден себя обуздывать. К любой цели он ползет, пресмыкаясь, и каждое препятствие кажется ему огромным. Потому он и ненавидит всякого, кто, без какого бы то ни было злого умысла, оказывается между ним и его целью. И в любой момент, даже без малейшего на то основания, может избрать еще более кривой путь. Чтобы это понять, следует только поразмыслить, как он себя здесь вел.

– Это какое-то чудовище подлости, – сказала бабушка.

– Право, не знаю, – задумчиво проговорил Трэдлс. – Многие могут стать подлецами, если только захотят.

– Ну, а теперь перейдем к мистеру Микоберу, – сказала бабушка.

– С удовольствием! – заулыбавшись, сказал Трэдлс. – Еще раз я должен сказать, что восхищаюсь мистером Микобером. Если бы не его терпение и настойчивость, нам не удалось бы сделать ничего заслуживающего внимания. А если мы представим себе, какую цену он мог бы потребовать от Урии Хипа за свое молчание, нам станет ясно, что мистер Микобер добивался только справедливости, одной справедливости.

– Совершенно верно, – сказал я.

– Сколько же мы ему предложим? – спросила бабушка.

– Ох! Прежде чем к этому перейти, – сказал Трэдлс, слегка смущенный, – должен вам сообщить, что я счел благоразумным в этой незаконной проверке сложных дел – а проверка эта совершенно незаконная с начала до конца! – обойти два пункта, ибо не в силах был охватить всего разом, это долговые расписки, выданные Урии Хипу мистером Микобером по получении авансов…

– Ну что ж, их надо погасить, – сказала бабушка.

– Совершенно верно, но я не знаю, когда их могут подать ко взысканию, а также, где эти расписки, – вытаращив глаза, сказал Трэдлс, – и предчувствую, что мистера Микобера до его отъезда будут постоянно арестовывать или накладывать арест на его имущество.

– Тогда надо будет его каждый раз освобождать или снимать арест с имущества, – заметила бабушка. – На какую сумму они выданы?

– Мистер Микобер по всей форме заносил в книгу эти сделки – он называет это «сделками», – смеясь, ответил Трэдлс, – и подвел общий итог: сто три фунта пять шиллингов.