Я выказал Гитлеру весь свой скептицизм относительно его планов развязать войну на два фронта, что в корне противоречило его собственному постоянному порицанию глупости императорского правительства, которое сделало точно такую же ошибку в 1914 году. Советско-германский пакт нельзя было нарушать ни в коем случае, поскольку пакт этот сам по себе был гарантией против войны на два фронта.

Наконец, я указал, что, хотя война с Россией будет прежде всего делом сухопутной армии и ВВС, флот с неизбежностью будет принимать в ней участие. Расширение войны на Балтийский регион потребует посылки на этот театр военных действий части наших легких сил – минных тральщиков, минных заградителей, торпедных катеров, патрульных кораблей и т. п. – для охраны наших портов, наших транспортов и конвоев от нападений кораблей русских. А сил этих и сейчас уже не хватало, поскольку они были совершенно необходимы для охраны наших новых баз на атлантическом побережье в наступательной войне против британских морских коммуникаций. Любое отвлечение этих кораблей на Балтику значительно ослабит наши усилия в Атлантике. Мы ни в коем случае не должны начинать войну с Россией.

Явно находившийся под впечатлением моего подробного анализа, Гитлер сказал своим сотрудникам, что на основании моих неприкрашенных фактов он может оценить, следует он правильным курсом или нет. Смотрелось так, что я смог отговорить его от опаснейшей русской игры, потому что некоторое время я ничего не слышал об этих планах. К тому же, несмотря на некоторые реальные конфликты интересов в Балтийском и Балканском регионах, наши отношения с Советской Россией развивались вполне гладко. В ноябре в Берлин прибыл на несколько дней для переговоров Молотов, советский министр иностранных дел. В день его отъезда я был в кабинете Гитлера с обычным докладом. Я воспользовался возможностью, чтобы снова подвигнуть его пресечь всякие слухи о том, что мы можем поссориться с Россией, заметив, что сейчас Россия, похоже, не может быть причиной каких-либо беспокойств.

Увы, мои предупреждения и предостережения пропали зря. Восемнадцатого декабря 1940 года Гитлер поставил в известность командующих тремя видами вооруженных сил, что он твердо намерен напасть на Россию с целью предотвращения потенциальной опасности на континенте.

Обычно, делая подобные заявления, Гитлер устанавливал предельный срок, после которого командующим больше не было позволено оспаривать решение. Но 18 декабря директива о нападении на Россию – ей было присвоено кодовое название «Операция «Барбаросса» – не содержала подобного предельного срока или указания на планируемую дату начала операции; это была лишь предварительная директива. Тем не менее любые надежды на то, что Гитлера удастся отговорить от этого решения, выглядели чрезвычайно сомнительными.

Этот поворот к наземной кампании и открытие второго фронта на востоке меняли для флота всю ситуацию. Если война с Россией действительно начнется, то все шансы на активизацию войны против Англии в ближайшем будущем будут потеряны. Ходило много разговоров о короткой и быстрой кампании, которая должна будет завершиться победой. Но не было никакой ясности относительно того, в чем заключается военная основа для столь оптимистических надежд.

Позднее, в конце декабря, ситуация в Восточном Средиземноморье изменилась столь радикально, причем в худшую сторону, что я снова был вынужден давать срочные рекомендации. В конце года англичане усилили свою средиземноморскую эскадру под командованием адмирала Каннингхема, который захватил врасплох итальянский флот в бухте Таранто и нанес ему крупное поражение в ходе авиационной атаки. Англичанам удалось также доставить на осажденную Мальту необходимые ей боеприпасы, продовольствие, живую силу и самолеты, нанести серьезный урон итальянским конвоям в Ливию, потопив в одном только декабре 21 судно. Американская помощь давала англичанам возможность постоянно укреплять свой флот.

В этот момент было просто необходимо перерезать морские линии снабжения Англии, и я предупредил Гитлера, сказав, что для увеличения нашего подводного флота и морской авиации делается очень мало. Надо предпринять все возможное, настаивал я, чтобы интенсифицировать войну против Англии – а это значило: расширять операции флота и ВВС. Кампания же против России, если она начнется до того, как мы покончим с Англией, неизбежно ослабит наши военные усилия на западе, что в далекой перспективе может иметь гибельные последствия для нас.

Гитлер согласился со мной в том, что программа строительства подводных лодок выполняется слишком медленно и в гораздо меньшем объеме, чем необходимо, и сказал, что он намеревается создать подводный флот максимально возможной численности. Однако, продолжал он, нынешняя политическая ситуация и намерения России вмешаться в балканские дела делают необходимым устранить этого последнего противника на континенте до того, как мы сможем «сконцентрировать» наши усилия на Англии. Поэтому теперь приоритет должен быть отдан укреплению сухопутной армии. После того как это будет выполнено, наступит очередь флота и авиации.

Но пока что все планы внезапного нападения на Россию должны быть положены на полку из-за недавнего безрассудного и неудачного нападения Муссолини на Грецию. Вместо быстрого успеха, который предвкушал Муссолини, раздраженные греки не только отбросили вторгшиеся итальянские войска, но и вынудили их отступить за границу своей страны. Поэтому в начале апреля 1941 года Гитлер дал указание, чтобы подготовительные мероприятия к нападению на Россию были отложены до тех пор, пока германские войска не возьмут под свой контроль ситуацию в Югославии и Греции.

Ранней весной этого года японский министр иностранных дел Мацуока посетил с визитом Берлин и, как мне было известно, проявлял интерес к состоянию отношений между Германией и Россией, что представлялось несколько странным. Когда я спросил об этом Гитлера, он ответил, что сообщил министру иностранных дел Японии следующее: «Россию не будем трогать, пока она ведет себя по-дружески и в соответствии с советско-германским пактом».

Тем не менее 22 июня 1941 года Гитлер бросил сухопутную армию и военно-воздушные силы в неожиданное наступление на Россию. Он принял решение, и решение это было в пользу сухопутной войны против России, а не в пользу морской войны против Англии.

В длинной речи 15 июня, обращенной к высшим офицерам вооруженных сил, он изложил причины, по которым было необходимо напасть на Россию и разбить ее: война все равно была неизбежна, мы должны были решиться на нее в качестве превентивной меры именно сейчас, а не ждать, когда Россия нападет на нас через некоторое время, когда она будет лучше подготовлена к войне, а мы будем связаны в своих действиях.

Будучи знаком с методами аргументации Гитлера, я был в меньшей мере впечатлен этой речью, чем некоторые мои сотрудники. Но одно было очевидно: было принято, вероятно, самое важное решение всей войны – наперекор всем моим советам и предупреждениям, подкрепленным всеми фактами и цифрами, которые я смог собрать.

Самая первая директива Гитлера, выпущенная им в ходе русской кампании, начиналась с заявления: «Германские вооруженные силы должны быть готовы нанести поражение Советской России в ходе короткой кампании, не дожидаясь завершения войны с Англией». Что касается участия в этой кампании флота, то сказано было следующее: «Главным делом флота по-прежнему остается борьба против Англии, даже во время кампании на востоке».