— Не тебя. — Валентина Михайловна не смотрела на собеседника. — Я выхожу замуж.

— При живом-то муже? — Казалось, что его изумлению нет предела.

— Ах, бедняга! Он даже не в курсе! — наигранно воскликнула женщина. — Через полгода после вынесения тебе приговора я развелась с тобой, выписала и продала дом. Так что ты давно свободен от семейных уз. Жених на выданье! — Теперь в ее тоне появилась ирония.

— А тебе не кажется, что ты поступаешь подло?

— Зато ты был благороден, когда спутался с проститутками, — высказала женщина. — Или уже забыл, за что срок схлопотал?

— Квартира, конечно, кооперативная? — переменил тему Тарас Поликарпович.

— Угадал, — кивнула Валентина Михайловна. — Но тут не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Кто бы мне ее просто так выдал?

— Это означает, что приобрела ты квартиру на деньги, вырученные от продажи дома. — Он не обращал внимания на ее иронию. — Выходит, что и я имею право на эту жилплощадь.

— По нашему закону ты никаких прав не имеешь, и я не горю желанием тебя прописывать. Катись к своим проституткам. Они, наверное, ждут не дождутся, когда их непревзойденный кавалер объявится.

— Да ты меня ненавидишь.

— А ты ожидал, что брошусь к тебе на шею с распростертыми объятиями? — В ее голосе звучала неприкрытая злость.

— Прежде чем уйти, мне бы хотелось переговорить с сыном, — сказал отец.

— Нужен ты ему, как собаке пятая нога!

— Пусть он решит сам, — твердо сказал Тарас Поликарпович. Он не собирался менять принятого решения.

— У него хорошая работа, он юрист. И отец-уголовник только…

— Что только? Подпортит репутацию? Начала, так договаривай. — Беседа перешла на взаимные упреки.

— Все равно не поймешь.

— А кто, интересно, его вскормил, вырастил, дал образование? К тому же сын за отца не отвечает. Что замолчала?

— Потому что объяснять бесполезно. Ты сам виноват, что к тебе подобное отношение. А если имеешь такое сильное желание пообщаться с сыном, то встречайся с ним где заблагорассудится, только не в моей квартире. — Она встала со стула, давая понять, что больше не намерена терпеть его присутствие.

— Выгоняешь?

— И пока по-хорошему.

— Если я не уйду добровольно, будет по-плохому?

— Можешь не сомневаться! — В голосе Валентины Михайловны прозвучали металлические нотки. — Не напрашивайся!

— А вот я никуда не пойду! — И он удобно откинулся на спинку кресла. — Пусть сын решает.

Женщина подошла к телефону и сняла трубку, на лице у нее отражалась уверенность в своих поступках.

— Куда ты звонишь? — забеспокоился бывший муж, ерзая в кресле.

— В милицию, — ответила она бесцветным голосом. — Заодно они тебя на учет поставят. Ты ведь еще не успел отметиться?

Тарас Поликарпович с легкостью, которой не ожидал сам от себя, подскочил к хозяйке и нажал на рычаг телефонного аппарата. Услышав ровный и длинный гудок, облегченно вздохнул.

— Совсем чокнулась баба! У меня нет прописки. Стало быть, и негде становиться на учет.

— Что же ты тогда так разнервничался? — ухмыльнулась женщина.

— У нас еще никто не отменял закона о принудительном труде, а я хочу сам подыскать себе место.

— Ну, начальником колонии тебя теперь не поставят.

— Злорадствуешь? Это мы еще посмотрим, у кого жизнь лучше сложится.

— Что-то ты разговорился не в меру, а у меня, к сожалению, нет времени. — И она покосилась на телефон.

— Ведьма! — Его мнение вызвало аплодисменты и бурный смех хозяйки. — Ладно, ухожу! Но имей в виду, что мы не последний раз видимся!

— Никак грозишь?

— Понимай как знаешь! — Он безнадежно махнул рукой и двинулся в прихожую.

Мирошниченко пришлось гулять вокруг дома до позднего вечера, прежде чем он дождался сына.

— Николай! — крикнул он, когда тот уже прошел мимо, не узнав его.

— Папа? — удивился сын, разглядывая его внимательно. — Ты сильно изменился.

— На казенных харчах не разжиреешь, — буркнул Тарас Поликарпович. — Присядем?

Они устроились на лавочке около подъезда.

— Давно освободился?

— Недавно.

— Где остановился?

— Нигде. — Разговор явно не клеился. — Хотел у вас, но твоя мать выгнала.

— Ты должен ее понять, она замуж собирается. — Николай чувствовал себя неловко, разговор тяготил его. — Отец, давай прогуляемся, — предложил он.

— Боишься, соседи увидят, как ты общаешься с уголовником? — И он провел рукой по голове, где только намечался рост волос. — Для родного сына немил стал, не думал не гадал, что когда-нибудь доживу до такого дня, — тихо произнес Тарас Поликарпович. И столько в его словах было разочарования и боли, что сын смутился.

— Что ты, папа, дело совсем не в этом. Просто если мать в окно увидит, она не даст нам поговорить.

— На мать все сваливаешь, а сам глаза в землю опустил. Мешаю я вам, неудобным стал, а когда был в силе… — Он неожиданно сменил тему. — Не подскажешь, где переночевать можно?

— У меня нет таких знакомых… — Николай хотел сказать еще что-то, но замолчал.

— Которые пускали бы на ночь уголовников, — закончил за него отец. Он поднялся и расправил плечи. — Не поминай лихом! — Понурый вид сына вызвал у него улыбку. — Ты не переживай напрасно, не стану я вам гадости чинить, родные все же. Только запомни: у тебя тоже когда-нибудь будут дети, а в жизни всякое случается. Не дай бог тебе испытать такое предательство!

— Куда ты теперь? — Николай чувствовал себя виноватым перед отцом.

— Не пропаду. — И он твердой поступью двинулся вдоль дома, торопясь покинуть место, где испытал одно из самых больших и глубоких разочарований.

— Подожди! — крикнул Николай ему вдогонку, но Тарас Поликарпович не обернулся и даже не замедлил шаг. — Папа! — Сын догнал его и положил руку на плечо.

— Ну, что еще? — Мужчина повернулся, и сын заметил, как по его щекам катятся слезы.

— Давай вернемся, я все объясню матери. Поживешь временно, пока определишься.

— Совесть заговорила? — На лице несчастного отца появилась горестная улыбка. — Не нужно, сынок. Совесть — это временный порыв души, а потом локти будешь кусать.

Николай порылся в карманах, извлек оттуда все деньги, которые при нем были, и сунул их отцу в боковой карман пиджака.

— Вот все, что у меня с собой есть, — выворачивал он перед ним все карманы.

— Спасибо и на этом. — Он внимательно посмотрел сыну в глаза. — Будем прощаться? — И он развел руки для объятий. Они крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.