И все же ему было неловко и стыдно хитрить с теми, кто был ему дорог. Правда, Ева слишком радовалась тому, что Хедли не только остался жив, но и скоро поправится, поэтому она вряд ли заметила, насколько неопределенными и уклончивыми были его ответы. Сам Хедли наверняка догадался, что крестник что-то затевает, однако его острый ум был затуманен обезболивающими средствами и наркозом, от которого он еще толком не оправился, поэтому он так и не успел задать вопросы, на которые Доусону волей-неволей пришлось бы отвечать.

А вот Амелия точно знала, что он лжет. Он умолчал о главном, а значит, он ее обманул. Один только их поцелуй и был честным, тут Доусон не лгал — просто не мог солгать. И чем бы теперь ни кончилось дело лично для него, он надеялся, что Амелия это поймет.

С тех пор как он выехал из Саванны, она уже трижды звонила ему на мобильник, а это означало, что ей, скорее всего, уже известно: он вовсе не беседует с Такером и Уиллсом в вестибюле больницы (вот и еще одна ложь, правда — совсем маленькая). Но отвечать на вызовы Доусон все равно не стал, как не стал и прослушивать сообщения, которые она оставляла, боясь, что не выдержит и развернет машину в обратном направлении. Или расскажет ей, куда он направляется и что именно намерен сделать. В последнем случае можно было не сомневаться — Амелия сделает все, что в ее силах, чтобы его остановить.

Этого Доусон допустить не мог. Быть может, рассуждал он, его ждет неудача, однако если он не попытается сейчас встретиться с Джереми и Карлом лицом к лицу, то не будет знать покоя до конца своих дней.

Утром, когда Амелия сказала, что он по-прежнему ведет себя как журналист, напавший на след сенсации, Доусон вспомнил об одной своей способности. Он очень хорошо умел разговорить собеседника, заставить его подробно рассказать о себе, и теперь это могло ему пригодиться. Идею, которая неожиданным образом пришла ему в голову, Доусон долго обдумывал, поскольку она была как минимум небезопасной, но покушение на жизнь Хедли заставило его отбросить колебания.

Использовав полученную от Уилларда Стронга информацию, Доусон позвонил Гленде еще до того, как Амелия и Хедли заехали за ним в тюрьму. К счастью, Гленда была в неплохом настроении, а может, просто почувствовала, что дело весьма важное. Как бы то ни было, к его просьбе она отнеслась ответственно и со всем вниманием, поэтому, когда он перезвонил ей из больницы, она смогла сообщить ему кое-какие сведения, которые позволили Доусону существенно продвинуться вперед в расследовании.

Разумеется, ему следовало поделиться этими сведениями с властями; больше того, Доусон просто обязан был это сделать, однако торопиться он не хотел, хотя и сказал Амелии, что намерен обсудить информацию Гленды с детективами. Вместо этого он решил действовать самостоятельно (правда, впоследствии его могли обвинить в препятствовании отправлению правосудия, но Доусон всегда мог сказать, что не хотел направить следствие по ложному пути — Гленда могла ошибаться), но вовсе не потому, что им овладел профессиональный азарт. Дело было вовсе не в его журналистских инстинктах, точнее, не только в них. Доусону было необходимо первым добраться до Джереми и Карла совершенно по иной причине. Он отлично знал — если их арестуют, у него больше не будет возможности поговорить с ними один на один, откровенно, без адвокатов, надзирателей и прочих. И Доусон был намерен использовать свой шанс, каким бы призрачным он ни казался.

Впрочем, шанс у него все-таки был. Он был уверен, что Джереми и Карл видят в нем только амбициозного, настырного журналиста, который втерся в доверие к Амелии и ее детям с единственной целью — написать материал, где было бы как можно больше смачных подробностей, до которых так охочи рядовые читатели. О его связи с Хедли они не знали, и Доусон считал это своим важнейшим преимуществом.

Еще одним его преимуществом было колоссальное самомнение Карла. Хедли часто говорил об этой черте его характера как об уязвимом месте всех социопатов, как правило имевших о себе крайне высокое мнение. Завышенная самооценка, утверждал Хедли, и делает их способными на самые дерзкие преступления. Доусон не сомневался, что Карл Уингерт вполне соответствует данной ему Хедли характеристике, и собирался предоставить ему трибуну, с которой тот мог бы поведать миру о своей исключительности и неповторимости.

Если, конечно, Карл и Джереми не убьют его до того, как он успеет раскрыть рот.

Доусон, безусловно, понимал, что сильно рискует, однако ему казалось, что Карл должен отреагировать на вызов именно так, как ему нужно. Криминальная карьера Карла строилась не столько на точном расчете, сколько на дерзости и наглости, и Доусон очень рассчитывал, что Карл непременно заинтересуется подобным проявлением нахальства со стороны журналиста и не станет стрелять сразу. Во всяком случае, появление постороннего в са́мом его логове должно было вызвать у него как минимум любопытство, которое Доусон был намерен использовать, чтобы произнести свою вступительную речь.

Речь эта была предельно короткой и состояла всего из одной фразы:

«Я хочу опубликовать историю вашей жизни».

Это должно было заинтересовать страдающего манией величия преступника.

Правда, однажды Карл уже давал интервью прессе — Доусон знал об этом случае от Хедли. По словам крестного, где-то в середине восьмидесятых корреспондент «Вашингтон пост» написал и опубликовал статью, посвященную Карлу Уингерту. Основана она была на информации, которую собрал Хедли и которой он щедро поделился с журналистом. В статье, в частности, приводились не только биографические факты, но и сведения о преступлениях, совершенных Карлом и его бандой. В заключение журналист писал, что хотел бы быть справедливым и дать Карлу возможность сказать что-то в свою защиту — возможно даже, опровергнуть что-то из написанного, так как в статье упоминалось несколько преступлений, которые тогда только приписывались «рейнджерам истины». Закончил он тем, что открытым текстом предложил Карлу Уингерту выйти с ним на контакт и дать ему развернутое интервью.

Карл, что называется, поймал журналиста на слове. Через несколько недель после того, как статья вышла из печати, бедняга был похищен. Спустя еще три или четыре дня журналист прислал по почте рукопись интервью. «Вашингтон пост» опубликовала его целиком, а журналист получил Пулитцеровскую премию.

С тех пор прошло почти три десятка лет, а значит, у Карла появилось много такого, о чем он мог бы рассказать и что не вошло в первое интервью. Особенно подробно Доусон планировал расспросить его о последних семнадцати годах его деятельности. Совершил Карл те преступления, которые приписывались ему властями, или Карл частично отошел от дел, как думало большинство специалистов? Сам ли Джереми решил пойти по его стопам или он сделал это по отцовскому наущению? Как поживает Флора Штиммель? Какова ее судьба?

И так далее, и так далее… У Доусона было много вопросов, и он собирался задать их все, если его не убьют раньше.

Но сначала он должен был найти Карла.

Автомобиль, который он взял в аренду неделю назад, когда впервые приехал в Саванну, так и остался на Сент-Нельде, поэтому от больницы Доусон добрался до аэропорта на такси. Там он ворвался в офис компании по прокату авто за несколько минут до закрытия и успел арендовать еще одну машину.